Пико – Хрустальное Горлышко

— Но… — я хотел было объяснить чудаковатому незнакомцу, что я прежде никогда не бывал в его магазине и, стало быть, не мог оформлять заказ, как наткнулся на предостерегающий взгляд несомненно владеющего ситуацией маэстро.

— Как же, как же! Вам, очевидно, не понравилась конструкция клетки, — воспринял по-своему мое молчание услужливый господин и, напихав в щеки «хохотушки», рассыпался комплиментами. — Какая изысканная требовательность! Какая прелестная утонченность, простите за грубое слово, палача! Ведь вы купили дрозда, чтобы сделать из него чучело, и, казалось бы, чтобы доставить его домой, подойдет любая клеть! О! Я ошибался! Вы эстет! Я просто в восхищении!

Предположения этого подозрительно льстивого продавца весьма озадачили, и лишь молчаливые указания моего друга, какового я уже видел в маэстро, уберегли меня от опрометчивых заявлений.

— Что ж, ваша правда, — сказал я, любуясь своим хладнокровием и снимая клетку с подиума. — Моя привередливость известна всем. Позвольте откланяться…

— Вот и ладненько. Рад, чрезвычайно рад был оказать услугу столь искусному изготовителю чучел. Мое почтение. В любое время мой магазин открыт для вас, — залепетал, благоговейно жмурясь, словоохотливый продавец, и я с облегчением шагнул в двери.

— Ну, а теперь пришла пора объясниться, — сказал я, сгорая от любопытства, когда через десять минут переступил порог квартиры и, поставив на журнальный столик клетку, откинулся в кресле, готовясь выслушать попавшего, в чем я был совершенно уверен, в беду маэстро. И тут я получил щелчок по носу.

— Мне не хотелось бы унизиться до столь малоприятного замечания, молодой человек, но я обязан напомнить вам, что бестактно требовать у визави каких-либо объяснений, не представившись, — высокомерно заявил неблагодарный дрозд, прохаживаясь по дну клетки омерзительно спокойной походкой.

— Ради Бога извините, дорогой маэстро, — сказал я, стараясь скрыть смущение, и, встав и по-старомодному склонив голову, представился: — Николай Николаевич. Историк.

Дрозд раскрыл клюв и снова его закрыл, желая, очевидно, в полной мере насладиться моим покаянием.

— Что ж, я сокращу церемонию, насколько это возможно, — наконец произнес он с неописуемым достоинством и назвал незнакомое мне имя. Одни только звуки, из которых оно слагалось, поселили в моей душе священный трепет.