— Ясно как день, — вклинилась Патрушева. — Наша София была влюблена в Юркова. Она наелась стекла, чистой воды суицид! А Юрков, будьте уверены, наглотался каких-то таблеток из-за отца, ублюдка.
— Вскрытие покажет, таблетки это были или…
— Чушь! — вспылила Оля. — Вы сами себя слышите? Соня не могла знать о смерти Кирилла. Ей незачем было убивать себя!
— У Сони были и другие проблемы.
— Были! — поддержала Оля. — Причем такие же, как у Кирилла. Их обоих насильно обстригли незадолго до смерти. Соня столкнулась на кладбище с какой-то женщиной, которая желала ей зла.
— Пиковая Дама? — иронично спросила Валентина Петровна.
— Так, отставить Пиковых Дам. — Яцко кивнул младшему следователю, захлопнул папку. — Гражданка Патрушева, вы поедете с нами в отделение.
— Зачем? — в стеклах директорских очков мелькали разноцветные отсветы. — Меня в чем-то подозревают?
— Пока для дачи показаний.
— Я не могу оставить школу после таких событий! — Валентина Петровна выпятила грудь. Она говорила, как генерал, отказывающийся эвакуироваться из оцепленной врагом крепости.
— Школу мы на время закроем, — сказал Яцко.
— Нет! Нет!.. — затараторила Патрушева. — Нельзя, невозможно!
— Невозможно? — ощерился лейтенант. — У вас два трупа за сутки.
— Но не убийства же! Подростки склонны к депрессии, и…
— Юркова крысы объели, — прошипел Яцко. Его терпение было готово лопнуть. — Крысы в учебном заведении! В
Валентина Петровна скукожилась под гневным взором лейтенанта.
— Но дети спят в школе…
— Я займусь детьми, — сказал Игорь Сергеевич. — Я уже обзвонил родителей, они вот-вот приедут. Те, кого не смогут забрать домой, переночуют у одноклассников. Главное ведь их безопасность, не так ли?
Лейтенанту почудился скрытый смысл, подначивание в вопросе историка.
— Катастрофа, — простонала Патрушева, теребя дужку очков. — Это катастрофа! Судный день!
В холле Яцко повернулся и оглядел, хмурясь, мозаичное панно. Бородатый рыбак тащил из волн невод с хищной рыбой. Его улов, несъедобный, зубастый, рожденный в подводных ущельях, куда не заплывали ни аквалангисты, ни зонды, смотрел в ответ россыпью черных жестоких круглых глаз.
— Ад рядом, — прошелестела рыба.
— Мы ждем, — сказал с холста гнилостный арлекин. Над его правой бровью образовалось отверстие: струйка крови потекла медленно, как густой мед, по намалеванному белому лицу, а струйка дыма поползла вверх. У арлекина было лицо анестезиолога Корбана. — Мы всегда будем ждать, лейтенант, и чем дольше ждем, тем голоднее становимся.
Яцко помассировал переносицу и вырвался из объятий проклятого Богом особняка.
«Их нет. — Мысль покалывала током в солнечное сплетение. — Их больше нет».
Кирилл умер в подвале и стал ужином для крысят. Соня испустила дух на больничной койке — она никогда не похудеет, не поцелуется с мальчиком, не наладит отношения с мамой. Смерть — это тотальное «не».
Оля прибыла в чертов интернат меньше недели назад. Несколько дней знала Соню и Кирилла, даже не воспринимала их как друзей. Так, случайные попутчики. Но утрата вырыла в душе ямы, подселила сосущую пустоту.
— Игорь Сергеевич!
Учитель задержался в холле.
— А как же мы? Нам можно вернуться в нашу квартиру?
Историк пропустил к выходу криминалистов.
— Ни в коем случае. Одних я вас не отпущу. Евгений!
Женя подошел, зябко обнимая себя за плечи.
— Вас кто-нибудь заберет?
— Вряд ли. У меня бабушка в Казани.
— Понятно. Собирайтесь пока. — Игорь Сергеевич осмотрел картины, лестницы, нишу с дефективным зеркалом. Медики, проходя мимо ниши, становились на миг горбатыми и перекрученными уродцами. — Я этого не хотел, — произнес учитель устало.
— Да чтоб тебя! — выпалила Алиса. У чемодана отсутствовало одно колесико, и он постоянно заваливался набок. Алиса вернула поклажу в вертикальное положение.
Цветастые занавески шевелились и цокали пластиковыми колечками, словно кто-то прятался за тканью. Вон же, горбатый, длиннорукий, с шишковатой заостренной башкой силуэт. По трельяжу проползла жирная зеленая муха. Свет в комнате быстро замигал, и Алиса обрадовалась, что дверь отворена настежь и по коридору суматошно носятся дети, маршируют взрослые, раздавая указания. Задком она тащила чемодан, колесики попискивали. Разбитое зеркало отразило не одну девушку, а целую группу взъерошенных одинаковых Алис. Или неодинаковых? Та Алиса, в треугольном, почти отпавшем осколке, почему она улыбается так жутко и хищно? Что у нее с глазами?
Алиса потерла веки, присмотрелась. Никто не улыбался ей из зеркала. Муха упорхнула в сумрак за паутиной трещин.
«Заразили меня ерундой своей, — зло подумала Алиса. — Сказочники…»
Она бросила взгляд на кровать Сони. Уборщицы вымыли пол и унесли недоеденный ужин, но одинокая грустная долька мандарина осталась сохнуть под койкой. Печальный оранжевый смайлик.
Что произошло, отчего Соня наложила на себя руки? Что она увидела… в тарелке с едой? Или в зеркале?