Мелкое зверье проникало в здание через дыру в коридоре западного крыла. Патрушева не знала о прорехе, иначе приказала бы заколотить ее досками. Обычно ночными гостями были мыши-полевки, реже — заблудившиеся кошки. Сегодня интернат навестил еж. Водя ушами, принюхиваясь, зверек семенил по паркету. Он проголодался, потому что последний раз нормально ел два рассвета назад — тогда в лощине ему попался ужонок. А в здании было вдоволь еды. Он выудил из щелей дохлого мотылька, нашел за плинтусом майского хруща и вкусную волосатую жужелицу. Чувствовал запах из туалета — в мусорном ведре благоухали огрызки яблок. Слизняки и дождевые черви таились под панелями.
Половицы скрипнули протяжно. Ежик зафыркал, прижался к стене.
В пустом и темном коридоре кто-то был. Зверек не полагался на плохо развитое зрение, но всецело доверял нюху. Нюх сообщал, что это не человек. Еж вообще прежде не сталкивался с подобным запахом. Он решил убежать, попятился…
Забряцали бубенцы. Рука схватила ощетинившегося ежика. Ухоженные ногти переливались серебряным лаком. Ежик свернулся в клубок.
Рука поднесла добычу ко рту. Губы раздвинулись, и если бы у этой причудливой сцены были свидетели, они бы поклялись, что рот полон бриллиантовых зубов.
Охотник вгрызся в ежа, не обращая внимания на боль. Через иглы — к горькому мясу. Кровь забрызгала паркет.
На пищеблоке гремела посуда, позвякивали вилки и ложки, но столовая была безлюдна. Не считая Жени, сидящего с ноутбуком в дальнем конце помещения. Фоном ссутулившемуся парню служили фиолетовые сосны и набухающее насыщенной краснотой небо. Закат полыхал за лесом, будто гигантский хулиганистый мальчишка подносил к хворосту зажженную спичку.
— Что такого срочного? — Оля присела напротив приятеля. Да, она уже думала о нем как о приятеле, избегая слова «друг». Рановато, не заводят так быстро друзей. Люди низменны, подлы и могут предать в любую секунду. — Добби, — из подспудной вредности добавила она.
— Давай ты не будешь называть меня Добби, а я не стану называть тебя Гермионой.
Она хмыкнула: справедливое предложение.
— Забили.
— Видела Кирилла?
— Нет…
— Я тоже. Наверное, с ним психолог работает.
Снаружи зажглись фонари, и окно превратилось в зеркало, отразившее ребят. Оля посмотрела вглубь столовой, на тени у прилавков. Поскоблила ногтями запястье.
— Я тут кое-что нагуглил. — Женя похлопал по скамье.
Оля пересела к нему с деланой неохотой. Она была рада ощущать его плечо в этом безразмерном царстве полумрака. Кастрюли звенели на кухне, словно там не поварихи возились, а буянил полтергейст.
Женя пододвинул ноутбук. В браузере была загружена черно-белая фотография, на которой явно была запечатлена современница Генри Джеймса. Здание с рогатой крышей, стрельчатые окна, терраса. Дворянский особняк, помолодевший на столетие с длинным хвостиком. Группа детей стояла во дворе в неестественных позах. Словно кучка манекенов, подвальных деревянных кукол с конечностями на шарнирах.
— И что это такое?
— Дом построили в семидесятых годах позапрошлого века по заказу некоего графа Верберова. Здесь гостили многие художники и скульпторы того времени. Верберов скупал произведения искусства, дорогие книги, заказывал из-за рубежа старинные вещи. После его смерти поместьем управляла вдова Анна Верберова.
Заголовок отсканированной статьи гласил: «Графиня-убийца из деревни Гурьево».
— Она разорилась, — вещал Женя. — Чтобы как-то содержать имение, продавала коллекцию графа. Открыла в восемьдесят восьмом приют для сирот. По официальной версии — чтобы получать пособие, убивала детей. Топила в ванне.
— Вот черт…
Оба подумали о медной ванне на львиных лапах, о сидящем в ней манекене. Как лодочник в каноэ, как Харон, манекен плыл по подземной реке — по Стиксу зловонной тьмы.
— Полиция откопала восемнадцать трупов. Девятнадцатый обнаружили в подвале.
— Там? — спросила ошарашенная Оля.
Без уточнений было ясно, что она имеет в виду комнату со ступенчатой пирамидой — кукольный домик для призраков.
— Полагаю, там.
— Ты сказал: по официальной версии. Есть неофициальная?
— Есть. Последние жертвы Верберовой погибли не в ванне, а в специально построенной для этих целей купели.
— В том бассейне? — обомлела Оля.
Она вспомнила неглубокие желоба, склизкую плитку и мокриц. Неужели это было местом преступления? Орудием немыслимо жестоких пыток? И дети захлебывались в подземелье на радость кошмарным персонажам фрески: ехидному арлекину и довольным сытым крысособакам?
— Я считаю, — сказал Женя, — она проводила ритуал. Приносила сирот в жертву.
— Кому?
Вспышка молнии озарила холл, камин и кривляющегося арлекина. Холст пах свежей краской: глаза арлекина были насыщенно-вишневыми, еще не потускневшими, кожа — не желтоватой, а свекольного оттенка.
— Она идет, — зашептались, вздрагивая, мальчики.
Окна вспыхивали небесным электричеством. В коридорах западного крыла горели газовые рожки. Тараканы кишели на ковровой дорожке, половицы скрипели, пищали крысы. Хозяйка — ведьма — шла к спальням воспитанников.