Пиковая дама – червонный валет. Том третий

Плохо, если о поваре говорят, что с ним каши не сваришь. Однако пани Мария сумела не только «сварить кашу», но и наладить «мосты и жердочки». Она частенько наведывалась в недавно открывшуюся публичную библиотеку, делала с мужем пожертвования на открытые типографии г-на Кувардина, где было оборудовано отделение по печатанию текстов на немецком, латинском, французском, польском, английском, шведском и эстонском языках.

Словом, за год-другой пребывания в Саратове Снежинские вполне освоились, еще через пару лет чувствовали себя, как говорится, в своей тарелке. Впрочем, папенька, садясь за стол, теперь после молитвы всенепременно ввертывал свое резюме:

– Как ни крути, а муха всегда не в своей тарелке, а в чужой. Особенно если эта муха… польская. Нет, девочки мои, здесь, в татарской России, я никогда не смогу сделать для вас бульон из певчих птиц.

Но дети везде дети. Барбара хоть и унаследовала от родителей надменную спесь панской крови, но не страдала душой, как безутешный отец. Двухэтажный дом у них и здесь был не меньше, чем в Ченстохове, но главное – здесь была великая река, какую она прежде не видела и на которую любила ходить в сопровождении гувернантки, кормить белоснежных чаек и встречать нарядные пароходы. В сердце оставалась лишь светлая грусть об Анджее… о своем первом увлечении. Но пан кавалер Долячижский из Катовиц остался там, далеко в Польше, и метель времени все крепче заметала его образ. Говорили, что он с братом были одними из участников ополчения, и как сложились их дальнейшие судьбы, знал лишь один Создатель.

«Что ж, наш не сложившийся роман был столь короток, что правильнее его назвать новеллой», – уверяла себя девушка, но ее голубые, со льдинкой, глаза уже не были подернуты туманом печали, щечки вновь румянились от свежего воздуха живой и нежной краской, и сердце ее было распахнуто для любви.

* * *

Барбара снова предприняла попытку сделать то, что было приказано: натянула одеяло на голову, закрыла глаза – ей и самой надоело вертеться. Мало-помалу это удалось.

Но главное, что согревало грудь и от чего радостнее становилось на душе, – это сознание предстоящих встреч с Алешей, которые, несомненно, будут построены на искренности и понимании. «Я назвала его Святой бес… Так почему-то называл себя пан Анджей. Напыщенно, смешно, но мило. Пожалуй, глупо повторять чужие chef d'oeuvres…² Хм, но мне так хочется».

С такими полосатыми мыслями уснула в тот вечер влюбленная Бася.

Глава 2

– Мои извинения, не подскажете время? – Алешка учтиво приподнял на два пальца фуражку, останавливая прохожего.

Дородный толстяк с золотым перстнем на указательном пальце шумно засопел и, гремя брелоками золотой цепочки, вынул из жилетного кармана часы.

– А сколь тебе надо? – хитро улыбнулся он и щелкнул узорчатой крышкой.

– Сколько есть. – Кречетов нетерпеливо сунул руку в карман.

– Полдень… без пяти. – Толстяк вновь хлопнул крышкой и спрятал хронометр.

– Надо же, – усмехнулся Алексей. – Часы на цепочке, а время все же убегает. Благодарю.

Юноша свернул в проулок, сбавил шаг: «Черт, как ни тянул, а опять раньше сроку прибыл. Вот и дом ее». Алексей приложил козырьком ладонь ко лбу, прикрывая глаза от яркой синевы неба, посмотрел на окна. На них плясали солнечные блики. Перевел взгляд на круглый балкончик, потом снова на окна. Рядом с решетчатым палисадником были сооружены веревочные качели, Алешка присел на одну из них и начал вдохновенно мечтать. Ему вдруг представилось, как одна из высоких стеклянных дверей отворилась и на балкон вышла Она – стройная, гордая, с перчинкой надменности во взоре. Свежее дуновение мая беспокойно треплет легкую ткань ее платья, играет бледным золотом кудрей…

Кречетов счастливо улыбнулся. С колоколенки часовни бултыхнулся камнем сизокрылый голубь и бесшумным благовестом пролетел над его головой. И тут… створка балконных дверей дернулась пару раз, упрямо не желая открываться, а чуть погодя к резным перильцам подошла Бася. Не замечая сидевшего на качеле Кречетова, она достала из-за пояса зеркальце и посмотрелась в него; затем окинула улицу ищущим взглядом, засобиралась уйти, как то ли тягучий скрип качели, то ли пристальный взор Алексея заставил ее посмотреть в его сторону. Он увидел неподдельное удивление на лице любимой, после чего она сделала нетерпеливый знак рукой, приглашая его зайти.

* * *

Алешка живо прошел через мощеный брусчаткой двор и собирался дернуть шнурок звонка, когда двери прихожей открылись.

– Мое почтение… – Он склонил голову.

Ее глаза оценивающе скользнули по его фигуре. Алешка почувствовал от этого взгляда в руках покалывание, ровно на него смотрела не пара глаз, а стоглазый зал городского театра.

– Счастлив вновь видеть вас.

Она улыбнулась и перебила его с веселым смехом:

– Что же вы стоите за порогом, проходите… И перестаньте так смотреть на меня… Я смущаюсь…

Барбара оттолкнула ногой огромного серого кота. Упитанный котище с длинными пучками усов, нисколько не смутившись, опять упорно принялся пробираться к открытой двери.

– Проходите быстрее и закрывайте дверь, а то Антон выскочит!