Пиковая Дама и другие

— А так… — Гайка влажным взглядом посмотрела на сестру. — Я не хочу Плишкину.

— Это почему же? — угрожающе спросила Вика.

— Не хочу, — кротко, но окончательно заявила Гайка. — Сама бери себе Плишкину.

Плишкина замерла с простыней. Алена сосредоточенно занималась спадающей на нос диадемой. Страшное предчувствие коснулось Вики. Горло ее сжалось так сильно, что пришлось несколько раз глотнуть, чтобы прошло это ощущение замыкания и тесноты. Тень будущего упала в сегодняшнее существование, и тень эта была ужасна: у Гайки оказались какие-то дополнительные права, по которым она без усилий будет получать от жизни то, что Вика должна будет вырывать с боем…

— Нет, — твердо сказала Вика. — Плишкина мне не нужна.

— Значит, как я сказала, — обрадовалась Алена. — Мы трех дочерей выдаем замуж за одного жениха. Зато он королевский сын и зовут его… Мухтар!

— Только не Мухтар! — засмеялась Челышева. — У нас на даче овчарка Мухтар!

— Тигран, — мечтательным хором произнесли сестры. Был у них троюродный брат в Тбилиси, бровастый, сероглазый, с сиреневым румянцем, просвечивающим сквозь тринадцатилетний пух.

— Давай, давай, пусть Тигран, — согласилась Челышева.

— А мне чего делать? — робко спросила Колыванова, которой давно уже хотелось в уборную.

— А ты сиди. Я сейчас рядом с тобой сяду, — сказала Алена, и Колыванова, поерзав, снова замерла врозь коленями.

…Потом все опять сели за стол, налили остатки грушевой воды в высокие стаканы и, не найдя среди высыпанных на стол драгоценностей подходящего, стали катать из фольги и цветных ниток обручальные кольца. Стройный жених с кухонным ножом за поясом держал в горсти целых три, чтобы оделить каждую из сестер, а невесты стояли у стола в затылок друг

— Горько! — закричала истошно Алена.

Все подхватили. Тигран обменялся кольцами с Викой, поцеловал ее и лихо выпил лимонаду. Далее последовали Гайка и Плишкина. Три толстых кольца из фольги украсили мужественную руку жениха. Лимонад допили до последней капли. Свадьба в общем прошла как-то неубедительно. Явно чего-то не хватало. Впрочем, и во взрослой жизни тех лет тоже отмечалась какая-то нехватка, заполнявшаяся обычно пьяным свадебным безобразием, выраставшим, как глухая крапива на пустоши.

Гайка же, не заметив незаполненного пространства, уже пеленала на кровати куклу Кити, по величине приближавшуюся к натуральному младенцу.

— А теперь у меня будет как будто дочка! — объявила Гайка.

— Как же, дочка! Быстрая какая! — заметила скептически Колыванова-шах. — А это самое? — И она просунула указательный палец правой руки в колечко, сложенное большим и указательным левой.

Все замолчали.

— Что? — переспросила Гайка.

— Это самое, от чего дети бывают, — уточнила Колыванова, работая указательным пальцем правой руки в означенном направлении.

Неукротимая Пирожкова, как заведенная, все продолжала танцевать руками, но уже перешла в партер. Она лежала на полу, прижав ступни к затылку, и крутила кистями в надежде их все-таки вывернуть.

— Тань, — просительно, умоляюще сказала Гайка, всей душой надеясь, что ей удастся переубедить Колыванову. — Ну, женятся мужчина и женщина, и от этого дети бывают…

— Ты что, не знаешь? — Колыванова покрутила пальцем у виска. — Маленькая совсем, да?

Плишкина засмеялась, Алена переглянулась с Челышевой.

— Единожды один — приехал господин, — эпически начала Колыванова, — дважды два — пришла его жена, трижды три — в комнату вошли, четырежды четыре — свет погасили…

— Да знаю я это, знаю, — перебила ее Гайка.

— Да ничего ты не знаешь, — сурово ответила Колыванова. Не так уж много чего она знала, но это уж она знала точно… И потому продолжала:

— Пятью пять — легли на кровать, шестью шесть — он ее за шерсть…

— Не надо, — попросила Гайка, но Колыванова жестоко продолжала:

— Семью семь — он ее совсем, восемью восемь — доктора просим, девятью девять — доктор едет, десятью десять — ребенок лезет! Поняла, да?

— Это когда… это называется… — забормотала пораженная догадкой Гайка.

Алена была светским человеком и, почувствовав неловкость, сразу нашлась:

— Ты спроси у Лильки, как это называется. Она все знает.

Гайка, прижимая куклу к груди, пошла на кухню. Лиля сидела на табуретке, уже поменяв ногу, так что болталась теперь голая, и зрачки ее быстро-быстро бегали по строчкам.

— Лиль, — тронула ее за плечо Гайка, — скажи, только честно, как называется, от чего дети родятся?

Лиля подняла отвлеченный взгляд, немного подумала и сказала очень серьезно, немного охрипшим голосом:

— Косинус, — и снова уперлась в книгу. Бабушка ей все честно, по науке рассказала еше в прошлом году.

У Гайки немного полегчало на душе. Косинус — это все-таки косинус, а не то ужасно-ругательное заборное слово. Однако по дороге в комнату ее неприятно поразила мысль, что, пожалуй, и ее собственные родители, желая произвести их на свет, тоже делали этот косинус… Впрочем, может, есть какой-то более приличный способ, о котором и Лилька не знает…