Пилат

Капитан просил поесть; Антал дал ему капустных листьев в кухне, где обычно кормила его мама, потом и сам поужинал кефиром, с наслаждением заедая его свежим хлебом, отложенным Кольманом. Он привык уже, что на пальце у него кольцо; после помолвки эта блестящая штука долго мешала ему, Анталу казалось, он и руки теперь не сможет вымыть как следует; но он не хотел портить Лидии настроение. «Пусть все знают, что у тебя кто-то есть!» — сказала Лидия. Иза никогда не ощущала необходимости в обручальном кольце, она презирала всякие символы; Лидия же, если б могла, даже через стенгазету всех бы оповестила, что стала его невестой. Она даже ревновала его иногда — на что Иза просто была неспособна, — без всяких на то оснований, конечно; просто она вспоминала, как жил Антал в те годы, когда она узнала его. Порой она даже ссорилась с ним; потом мирилась — с тем счастливым сиянием в глазах, которое не исчезало с ее лица никогда с того самого дня, когда она наконец могла больше не скрывать свое чувство. Антал знал: если бы его жизнь вдруг оказалась в опасности, Лидия на убийство пошла бы ради него или, трепеща от ужаса, предложила бы взамен свою жизнь. Любовь Лидии, самозабвенная, доверчивая, Антала трогала и удивляла, он и не подозревал, что такое бывает в жизни; но удивляло его и собственное, ответное чувство, столь же безоговорочное, столь же чистое.

В первые дни и недели их обретшей друг друга любви — после того как он отдал Лидии картину с мельницей, после тяжелой сцены, когда Иза пыталась вручить деньги сиделке, — Антал, словно какую-то неподатливую скорлупу, долго пытался разбить молчаливую, строгую замкнутость Лидии. Когда скорлупа наконец отпала, открыв настоящую Лидию, с Дюдом, с Пастушьим лугом, с той огромной, всепоглощающей страстью, с какой она любила его, — у него было такое чувство, будто в чужой, непонятной стране кто-то вдруг окликнул его на родном языке. Он ответил ей сразу, ответил душой и телом.

Помолвка их состоялась вот здесь, на кухне. Женщины-коллеги, пришедшие на новоселье, завизжали от изумления, когда Антал со стуком выложил на буфет два обручальных кольца. Насколько в свое время никто не сомневался, что Антал и Иза Сёч рано или поздно поженятся, настолько же неожиданным оказался такой поворот в отношениях между врачом и сиделкой. У Антала всегда была какая-то женщина; все считали, что Лидия — всего лишь очередная. Открывая шампанское, Антал подумал, насколько по душе бы пришлось прежним хозяевам дома это самозабвенное веселье; Винце радовался бы танцам, шумным выкрикам и потчевал бы гостей домашней ореховой палинкой, а мама просто вне себя была бы от счастья, что у них так много народу, — точь-в-точь, как у тети Эммы в те времена, когда она была юной девушкой с густой косой и румянцем, то и дело заливающим щеки. Иза единственная сказала бы, думал он тогда, что жаль тратить время на такую чепуху, как помолвка и надевание колец; это глупости и предрассудки, все равно от этого никому ни жарко ни холодно. В ту ночь, хотя он почти не отходил от Лидии, бывшая жена словно бы ощутимее, чем когда-либо, была рядом. В разгар попойки, когда Шани Вари взял в руки гитару и, немилосердно путая мелодию, запел: «Приютился домик у реки Дуная», — Антал задумчиво шагал под руку с Лидией по дорожкам сада. У него снова был дом, и снова в тех самых стенах, где он впервые узнал, что такое дом; но теперь он обязан был этим не Изе, а самому себе, своему труду, множеству проведенных в работе ночей, компенсацией за которые он и хотел иметь дом, все это, что окружало его, включая трость Винце и Капитана, который с приходом гостей удалился в дровяной сарай и астматически сопел там, всем своим видом показывая, как глубоко он оскорблен. Лидия молча шла рядом, не мешая ему предаваться воспоминаниям. Иза была солдат, соратник, единоверец, какое-то время она шагала в ногу с ним. Про Лидию же, с тех самых пор, как он полюбил ее, он никогда так не думал: Лидия не то чтобы шла рядом — она была тождественна ему, была его вторым «я», не сговариваясь, они инстинктивно поворачивали в одном направлении.