Пилат

Когда мне дали слово для защиты, я потребовал пригласить свидетелей, на чьи показания намерены опираться обвинители. Докладчик Сената поднялся и заявил, что да, по ходу процесса будут вызваны различные свидетели. Требовалось присутствие легионеров, исполнивших по моему приказу расправу над героем или Богом, о котором шла речь, родственников и так называемых учеников Бога — разумеется тех, кто еще жив. Однако ни один из таких свидетелей не появился, они, по-видимому, спрятались из страха, что их схватят и убьют. Одного из учеников, человека по имени Симон и по прозвищу Петр, кто долгое время даже находился под поручительством городских властей, к несчастью, уже распяли, поскольку тогда обвинение против меня еще не выдвинули и не знали, что этот человек через некоторое время может понадобиться в качестве свидетеля. Этого человека распяли головой вниз, так как его Господь и Бог был распят обычным образом, а именно — головой вверх, то он пожелал, чтобы его подвергли более суровому наказанию, чем его учителя и господина, — и просьбу удовлетворили; а то, что он обратил внимание на распятие того иудейского царя, является одним из немногих указаний, что этот факт действительно имел место. Поскольку, хотя очень многие и верили в этого Бога, высказывания его приверженцев сбивчивы и разрознены, и слишком походят на сказку, чтобы в них можно было верить. Распятый вниз головой ученик погребен на Ватиканском холме, а о втором ученике — он был римским гражданином и погиб от меча — ничего не известно; даже где находится могила этого второго ученика, никто не знает, что, впрочем, не имеет никакого значения, так как в случае выкапывания и исследования обоих трупов не ожидается никаких дополнительных сведений.

Во всяком случае, нет смысла упрекать в поспешности городские власти, которые осуществили обе эти казни. Однако из легионеров, участвовавших в казни того Бога иудеев, объявился капитан по имени Руф. Но и он не явился в качестве свидетеля. Сенат постановил, чтобы его привели насильно, но его квартира оказалась пустой. Он явно исчез совсем недавно, неизвестно почему и куда. Сенат сожалеет, что не может представить общественному обвинению никаких свидетелей.

После этих, довольно равнодушных и официально монотонных слов докладчик сел. Сосновский, который меня со своими людьми охранял, усмехнулся, когда услышал о бегстве того самого Руфа, и я сам себе признался, что этот выпивоха, если бы я вчера его не прогнал, сегодня мог бы стать для меня очень неудобным свидетелем. Во всяком случае, я встал и потребовал, чтобы обвинение против меня отклонили из-за отсутствия свидетелей.

Вителлий, который, произнеся речь, рухнул, как усталый слон, и велел подать графин с освежающим напитком, снова вскочил, когда услышал, что я сумел отклонить обвинение. — Какие тут еще нужны свидетели! — кричал он. — Дело ясное — или кто-нибудь настолько выжил из ума, что стал сомневаться в распятии галилеянина и забыл, что за распятием последовала экспансия религии, которая распространилась, как оспа, и за ней последовало восстание по всей Иудее?

На подобные слухи, возразил я, могли бы опираться религиозные сектанты и революционизированные массы, а не властвующий миром Сенат, призванный заниматься лишь важнейшими предметами, к коим, конечно же, ни при каких обстоятельствах нельзя причислить приписанную мне смерть того галилеянина, даже если ему выпала честь считаться Богом, а не заурядным бунтовщиком. Таким образом, обвинение повисает в воздухе, даже если над головой общественного обвинителя уже парит золотой лавровый венок Цезаря. Так как, насколько я знаю, ни оскопление Урана, которого мы, римляне, называем Целием, ни оскопление Сатурна, его сына, ни разрывание на куски египетского Озириса или тракийского Орфея не убеждают; это все только легенды, и если обвинение в том, что я позволил казнить галилейского Бога, не находит ни одного свидетеля, то оно, обвинение, несостоятельно.

Разве ты тоже отрицаешь, заскрежетал зубами Вителлий, что ты его распял?

Я же спокойно возразил, что на вопросы суда следует отвечать только в том случае, если имеются обоснованные обвинения, что он, обвиняемый, совершил преступление, или если допрашивают свидетеля, осведомленного об обстоятельствах, о которых идет речь. Так как первый случай не такой, а второй из-за отсутствия обоснований можно считать надуманным, то я мог бы, если бы я вообще решился на это, отвечая на тот или другой вопрос официального обвинителя, тем самым свидетельствовать против самого себя. Поэтому я решил не говорить ничего. Я даже утвердился во мнении, что судебный процесс необходимо прекратить по вышеизложенным мотивам.

Так спор продолжался еще некоторое время. Но не только по волнению моего противника, но и по движению, пробежавшему по рядам слушателей, я заметил, что у него, младшего Вителлия, начинает уходить почва из-под ног. Тем временем, судьи переговорили между собой, председатель потребовал спокойствия и объявил, что Сенат должен решить — поддерживать обвинение или нет.