Пилигрим, или Рыцарь воздуха и другие этюды

Молния рубила и пронзала небо насквозь, опаляя его розовой вспышкой. Еще одна искра яростно рассекла небосвод, а дальше потянулась темнота мучительная и долгая. Но, увы, вымоленная соколом передышка не стала существенной. Возможность пошевелить крыльями предательски покинула странника, а если бы он и был способен на это, кто знал, что его крылья под судорогой мышц потом не сложатся совсем или не примут другой угол наклона и, тогда он спикирует прямо в океан… Расправленные крылья не слушались своего хозяина, покрылись инеем и причиняли зверскую боль, заставлявшую его пустить слезу, ослабляя волю. Но сокол сказал «нет» своему чувству жалости. Он не жалел себя! Ведь здесь он находился по собственной воле.

Можно было принять поражение и сдаться на смерть или, превозмогая страшную боль до последних минут, лететь, держаться, сопротивляться. Смерть давала право выбора, каким способом погибнуть: сломленным трусом или сильным воином. Ответ для пилигрима был очевиден, а значит вопрос выбора для сокола не существовал.

Победить можно было только оказавшись выше ливня и выше самого циклона, а для этого нужно было продолжать карабкаться вверх. Но сокол понимал, что еще немного холода и он – оледеневший труп с распластанными в небе крыльями, парящий по инерции, покуда его перья окончательно не покроются льдом. Но и снижать высоту было нельзя. Спуск сулил ему неминуемую смерть в морской пучине.

И тогда сокол сделал невозможное: превозмогая холодный плен, цепенящий его кости, он мысленно преодолел все границы и дал себе приказ брать выше, не взирая на свой физический предел. Казалось, холод сейчас расколет его на осколки, и рыцарь погибнет! Его сердце выпрыгивало из груди, болью пронизывая тело насквозь и отзываясь судорогами на все его старания. Глаза затуманило, в голове загудело, дышать становилось невозможно трудно и больно, словно внутри полыхало огнем – так сдавливала невидимая хватка смерти. Он задыхался… Чертовка подкралась слишком близко. Она летела рядом и уже распростерла свои ладони, предлагая найти покой в ее холодной колыбели. Он чувствовал ее дыхание, ее леденящую длань. Она сжимала и сдавливала его сердце и легкие. Мерзавка развлекалась, медлила. Ей ничто не мешало его уничтожить быстро, но она желала иного.

Герои всегда награждались судьбой самыми суровыми испытаниями. «Ну, давай», -думал сокол, – «ты ухватила мое тело, но моим духом ты не завладеешь». Наперекор всем законам физики и уже решенной участи судьбой он, стряхнув ледяную слюду со своих перьев, сделал рывок ввысь и еще один, ожидая конца. На 30 тысячах он расслабился, закрыл глаза, в последний раз упиваясь полетом. В это мгновение сокол уже не видел, как высоко ему удалось подняться над циклоном. Боль от холода в его костях стихла и сменилась необычайной легкостью, той, что обычно окутывает перед смертью, когда дух, наконец, покоряется воле судьбы.