Пилигрим (СИ)

Сурою же "Трапеза" установление содеяно по чистоте и нечистоте и обычаю пищи пустынника, и в ней сказано - "Зaпpeщeнa вaм мepтвeчинa, и кpoвь, мяco cвиньи, и тo, чтo зaкoлoтo c пpизывaниeм нe Aллaxa, и yдaвлeннaя, и yбитaя yдapoм, и yбитaя пpи пaдeнии, и зaбoдaннaя, и тo, чтo eл дикий звepь, - кpoмe тoгo, чтo yбиты пo oбpядy, - и тo, чтo зaкoлoтo нa жepтвeнникax, и чтoбы вы дeлили пo cтpeлaм. Этo - нeчecтиe." И в законе сем великая мудрость, ибо самим обычаем питания отделены друг от друга последователи учения ислама и иноверцы, и то, что сохранит человека без вреда здоровью и благонравию его, и что сближает одних и отдаляет других, и это достояно и необходимо тем народам в их местожительстве. Внимательный же и посторонний наблюдатель откроет себе, что закон этот, при всей важности и непреложности его, суть закон также человеческий, а не божественный, ибо тому, кто вседержитель есть, не нужно снисходить до управления едой и всеми прочими отправлениями, а целью его возвышение духовной части бытия является.

Так же и многие другие законы, если не применять их к тяжкому бытованию пустынника и странника, мало применимы к какому иному народу и непонятны ему, а потому вызывают у него неприятие и противодействие, тогда как, повторюсь еще, и не осуждай меня за многословие мое, сами по себе законы не плохи и не хороши, и не лучше каких других, а лишь в том беда учения этого, в других отношениях изысканного и многомудрого, что не допускают адепты его никакого сомнения в окончательной истинности его и в мудрости многих других учений и священных книг, в каждой из которых рассыпаны свои особенные перлы смысла и сияющие глубиною рубины откровения. А тебе же скажу, чтобы ты слышал, как неземною музыкою звучит благородное приветствие на их языке, и чтобы душа твоя восхитилась его изяществу: Assalam aalaikum wa rahmatullah, Bismillah, и пусть не оставит тебя мудрость и благоразумие.

А потом, от пустынных народов, которые увлекали мой ум в глубины истолкования слов пророка и соответствия правления различных халифов, начиная с первого - Абу-Бекра, и включая самого сиятельного из них, отца всех отпрысков мужского рода по линии пророка Мухаммеда, который, да будет известно тебе, от всех четырех жен своих имел одних лишь дочерей, четвертого халифа Али, злодейски убитого и в Наджафе погребенного; я познал и сладкозвучную и наполненную глубинным смыслом поэзию, сладчайшая из которой сложена на благородном фарси, и через нее постиг, что и там, где усомниться в вероучении невозможно по очевидным причинам, те же вопросы, что и моей душе покоя не дают, задают умелые стихотворцы в своих виршах, из коих многие столь сильное и острое рассуждение содержат, что и многие века переживают и доныне во славе своей сияют. Вот, послушай, как блистательный Джалаладдин Руми, будучи сам суфием и принужденный сомнения свои в тайне держать и уста закрытыми аки дверь на засове, представил спор относительно верности того или иного учения и его превосходства над другим:

И кто-то в заблуждении глубоком

Себя считать готов подстать пророкам.

Мы тоже, мол, сродни мужам святым;

Мы, как они, едим, и пьем, и спим.

Сии слепцы не чувствуют различья,

Равняя все: ничтожность и величье.

Что делать, с одного цветка берет

Змея свой горький яд, пчела - свой мед.

Две кабарги в долине обитали,

Одни и те же травы их питали,

Но мускуса дала одна немало,

И лишь навоз другая даровала.

Двух тростников так схожа красота,

Но сахар в том, а в этом пустота.

Таких примеров тьма, и человек

Все постигает, доживая век. -

из какого изложения и ты со всей отчетливостью узришь, что мудрую мысль достойный человек всегда способен изложить внятно для разумеющих, как искусный ювелир придает оправу для камня, создавая тем самым ему не только цену, но и полезность для употребления и многократно повышая его стоимость.

И вот, многое из времени моего я отдал на странствие среди народов, почитающих аль-Коран как основу жизни их - ислам, и многое из мудрости впитала как губка душа моя, и многие чудеса я воочию узрел, и прикасался и к камню Каабы, и к гробнице Али и наследников его имамов Хусейна и Хасана, и совершал пятикратный намаз, обратя лицо свое к Мекке, и прочел весь аль-Коран с должной внимательностью и сосредоточенностью, и сказал себе - О, это достойный путь, но это не твой путь. И поднялся я с колен, и отряхнул прах дорожный с ног своих, и вышел из той страны, дабы искать и далее ту мудрость, к коей звало меня сердце мое, а я не мог противоборствовать зову его.

18