Пилигримы

— Это ясно.

Рожэ отрицательно покачал головой.

— Это редко бывает ясно, — сказал он. — Тебе может так казаться, ты можешь в этом быть уверен, но это еще не значит, что это именно так. А потом, я лично думаю, что принадлежность к уголовному миру не есть нечто абсолютно неизменное и постоянное. Сегодня это так, завтра может стать иначе — и наоборот. Ты со мной не согласен?

— Не знаю, — медленно сказал Фред.

— Хорошо, мы еще об этом поговорим. Почему ты пришел ко мне?

— Не знаю, — опять сказал Фред, — Андрэ мне говорил о вас. Он мне говорил, что вам все можно сказать, что вы все знаете и все можете объяснить.

Рожэ улыбнулся, обнажив белые плотные зубы.

— Что же тебе хотелось бы знать? Андрэ ошибся: я знаю очень немного. Но я всегда стараюсь понять, хотя это мне не каждый раз удается. Сказать ты можешь все.

— Это я вижу, — ответил Фред. — Я не вчера родился.

У Рожэ была очень широкая и откровенная улыбка.

— Ты и в этом уверен? Ну, рассказывай. До сих пор Фреду не приходилось никому ничего рассказывать — кроме того дня, когда у него было свидание с Валентиной, в кафе на Елисейских полях. То, что ему нужно было говорить, сводилось всегда к нескольким коротким фразам: «Дэдэ сволочь», «Ренэ стерва», «Жерар опасный тип», «Лазарис вор», «Дуду дурак», «Я иду завтракать», «Скажи ему, что, если он придет, я ему набью морду». Кроме того, он, к своему удивлению, терялся перед Рожэ, хотя в то же время чувствовал к нему полное доверие. Видя, что он испытывает затруднение, Рожэ сказал:

— Ну хорошо, я постараюсь тебе помочь. Ты говоришь, что тебя зовут Франсис, но все называют тебя Фредом. Почему?

— Это меня так назвала одна женщина, когда я пришел в Париж после исправительного дома. Она потом умерла.

— От чего?

— Ее задушили.

Лицо Рожэ стало мрачным.

— Кто?

— Клиент.

— Да, я понимаю.

В комнате, где сидел Рожэ, было тепло и светло. За окном было влажное и холодное утро. Через высокое стекло окна был виден двор и растущее посередине двора дерево с обнаженными ветвями.

— Что было дальше?

Фред начал рассказывать. Он искал слова и часто останавливался. Рожэ не прерывал его. Фреду казалось, что он сам впервые видит, как проходила его жизнь и как постепенно опять встают эти ненавистные воспоминания: далекая и мрачная нищета его детства и вялая вонь мусорных ящиков, в которых он рылся, отыскивая себе пропитание, тупое и свирепое лицо калеки, высокий и всегда пьяный голос его матери, потом все остальное, вплоть до прихода в Париж и встречи на набережной, первая в его жизни комната гостиницы, влажно-теплая двуспальная кровать, веера фотографий на стене. Он рассказал об этом, опустив голову. Потом он поднял ее и посмотрел на Рожэ: у Рожэ было сосредоточенное и печальное лицо.

— Вам не надоело слушать? — спросил Фред.

— Нет, нет, — ответил Рожэ. — Но это действительно грустно. Не повезло тебе. Продолжай.

Когда Фред дошел до того места, где речь должна была идти о визите к Лазарису, он остановился, подумал и потом сказал:

— Это мне особенно трудно рассказывать, я не знаю, как это сделать.

— Делай как умеешь, говори, как до сих пор. Главное — это искренность, все остальное менее важно.

Фред хотел, чтобы Рожэ понял самое главное — что с того дня, когда у него был разговор с Лазарисом, в его жизни начались изменения, которые, в конце концов, привели его сюда. Он подробно описал Лазариса и его улыбку, от которой всем становилось не по себе, хотя в ней не было ничего страшного.

Стенные часы показывали четверть первого. Рожэ сказал:

— Мне начинает хотеться есть, пора идти завтракать. Идем со мной, тут рядом есть небольшой ресторан.

— У меня нет денег.

Рожэ пожал плечами и сказал, что это неважно.

— Гораздо хуже, что у тебя, я вижу, нет пальто.

— У меня есть и пальто, и деньги, — сказал Фред. — Мне только надо сходить за ними на rue St.Denis.

Рожэ сделал гримасу.

— Не стоит, — сказал он. — Знаешь, говорят, деньги не пахнут. По-моему, это неверно: есть деньги, к которым неприятно прикоснуться. Деньги, это вообще неинтересная, по-моему, вещь. Твои деньги с rue St.Denis…

— Мне теперь все равно, — сказал Фред, — я просто так сказал.

— Не стоит, — повторил Рожэ. — Идем завтракать.

Сидя в ресторане, за маленьким столом, Фред задумался на минуту, и все вдруг показалось ему неправдоподобным — этот столик, лицо Рожэ против него и он сам, неузнаваемый Фред. Ощущение тревожной пустоты, которое он так часто испытывал в последнее время, вернулось к нему с новой силой.

— Тут, между прочим, прекрасный bёuf bourguignon,[9] — сказал Рожэ. — Я бы на твоем месте попробовал.