Пилюли счастья

Мартин успокаивает сына: все обойдется. Все будет о’кей. Похоже, что Эндрю не разделяет его оптимизма. Но Мартин не собирается отравлять наш веселый праздник мрачными мыслями. Он уже поднялся из-за стола и затевает игры с детьми. Главная из них, «заяц», когда-то была мне известна. Теперь я подзабыла правила. Пока играет музыка, нужно бежать вокруг составленных в кружок стульев — их на один меньше, чем играющих. Как только музыка прекращается, каждый должен мгновенно плюхнуться на ближайший стул. Самый неловкий ребенок остается безбилетником — «зайцем». Эта роль, как правило, доставалась мне. Но в чем именно заключается неудобство заячьего положения, я уже не помню.

Линда не хочет участвовать в этих глупеньких играх — считает себя слишком взрослой. Мартин из кожи вон лезет, пытаясь вовлечь ее в какую-нибудь веселую забаву, но она упрямо забивается в уголок дивана, поджимает под себя ноги и потихонечку включает телевизор.

Младшая дочка Эндрю тем временем задремывает у него на плече, старшая, нечестно побежденная мальчишками в состязании по угадыванию «конфета или фантик», принимается хныкать и требовать справедливости. Эндрю объявляет, что им пора.

Мартин вытаскивает из огромного празднично раскрашенного бумажного пакета подарки — предварительно немного помучив детей неизвестностью. Наконец мальчики получают по блестящему красному вертолетику, а девочки — по кукле. Мы передаем Агнес приветы и поцелуи. Мартин вручает сыну кусок торта, упакованный в заранее приготовленную для этой цели коробочку. Эндрю не смеет отказаться.

На фоне всех остальных, достаточно скромных подарочков вдруг как-то неприлично шикарно выступает чудесная и явно дорогая кукла, предназначенная Линде. Я вижу, что и родители при всей их простоте несколько шокированы необъяснимой щедростью соседа. Мартин принимается уверять, что это ничего, ерунда, что ввиду праздника куклу отдали за полцены.

Линде кукла нравится — она с интересом рассматривает и ощупывает нарядное платьице и даже пытается сообразить, как оно сшито. Наверно, мечтает о таком же для себя. Я радуюсь уже тому, что Мартин догадался купить всем мальчикам одну и ту же игрушку, по крайней мере, не будет драк и обид.

По телевизору, который продолжает оставаться включенным, хотя никто в него не глядит, транслируют репортаж «Итоги уходящего года» — но не привычные нам по прошлой жизни достижения передовых колхозов и предприятий, а, напротив, всяческие катастрофы и катаклизмы: землетрясения и войны, о которых обыватели успели уже подзабыть в беге замороченных будней. Оказывается, больше всего войн приходится на африканский континент, причем воюют между собой не государства и страны, а племена и союзы, а также созданные этими племенами по примеру западных демократий партии и фракции. Каждая первым делом обзаводится собственной «милицией» и максимально возможным количеством оружия. Не Великая Отечественная и даже не Гражданская, эдакие соседско-коммунальные битвы. Но и они исправно приводят к огромному числу жертв и перманентному тяжкому голоду.

Насколько я успела заметить, картины голодающих и умирающих всем порядком приелись. Фру Юнсон неодобрительно морщится, когда взгляд ее нечаянно упирается в экран, демонстрирующий очень худых детей и очень жирных мух. Действительно, телевизионщики чего-то недопродумали: что это за приправа к праздничному обеду? Западный обыватель — человек благовоспитанный и добрый, готов посильно посодействовать страждущим, например, через комитет, собирающий для третьего мира пакетики со жвачкой и поношенные лифчики, однако он все больше и больше не одобряет политику европейской, американской и прочей юнесковской гуманитарной помощи, неуклонно ведущей к неукротимому умножению голодающих ртов. Корреспондентка с микрофончиком интервьюирует мать, за истекший год потерявшую троих детей, и задает подковыристый вопрос: «А сколько у вас их всего?» — «Двенадцать», — честно признается черная женщина. Остается, правда, неясным, включает она троих умерших в это число или нет.

Я заглядываю в детскую, куда перебрались мои сыновья и Линдин младший братик. Игрушки, годами спокойно пребывавшие в своих коробках и ящиках, по случаю появления свежего товарища извлечены оттуда и разбросаны по всему полу.

— Вы все это потом сложите на место! — говорю я для порядка строгим голосом, не особенно, впрочем, надеясь на исполнение.

Бог с ними, пусть не убирают. В конце концов, не каждый день праздник. Должны же дети когда-то быть просто детьми…

Телевизор продолжает перебирать свои сувенирные карточки, являя то засуху в Республике Чад, то наводнение в Гватемале. По мутным волнам несутся вывернутые с корнем деревья, взывают о спасении худые длиннорогие коровы, тонет какой-то смуглый ребенок.