Пилюли счастья

– Почему же? Выражайтесь на здоровье, – откликаюсь я. – Только, мне кажется, вы повторяетесь. Мы уже обсуждали эту тему. – И твердым шагом направляюсь к столу выдачи книг.

– Вы, верно, спешите, вы должны уйти! – пугается Паулина. – Не понимаю, почему они запаздывают!

Я заверяю ее, что нет, не спешу, готова сидеть сколько потребуется – если только она будет столь любезна и снабдит меня несколькими листами писчей бумаги.

– О, конечно, конечно, – радуется она и выдает мне целую пачку бланков с библиотечным грифом.

Ничего, сойдут. Даже солиднее.

– Что ж такого, что повторяюсь? – продолжает Пятиведерников, дождавшись моего возвращения. – Наболевшая тема. А может, навязчивая идея. Русский эмигрант имеет право на навязчивую идею. А сторона действительно вонючая. По абсолютной шкале ценностей – гнусная, лицемерная, лживая, ультракапиталистическая!

– Так уж и гнусная! – перечу я. – Воплощенная мечта всего человечества.

– Что ж, – изрекает он, – остается только посочувствовать этому человечеству. – Но после некоторой паузы сдается: – Не исключено, разумеется, что остальные еще хуже…

Студентик бросает недовольный взгляд в нашу сторону.

– Вы мешаете людям постигать истину.

– Таково мое призвание – мешать людям. Жизненный принцип: не живи сам и не давай жить другим. Верно, верно: торчу тут у всех как бревно в глазу, Павлинку бедную забижаю, бездельничаю, пьяное существование веду, наращиваю бесцельно прожитые годы. Все, что ни делаю, – все скверно. Достойно осуждения!

Студентик, сгребши в охапку литературные источники, перебирается на противоположную сторону зала – подальше от нас.

– А все почему? Никто не дает положительного направления. Нужно дать человеку положительное направление. Указать неприкаянному его местечко. Неужто во всей этой уютненькой раскладочке, в этой дивной мечте человечества, не сыщется зазора для одного нечаянно забредшего изгнанника? Какой-нибудь складочки в королевской мантии? А? Тепленькой норушки в этом вашем протухшем болотце – хрю-хрю? А?

– Слово “зазор” в русском языке имеет двоякое значение, – сообщаю я.

– Из былин вычитали?

– С детства умудрена. И потом, насколько мне известно, свое местечко люди обязаны отыскивать сами. Разумеется, не пренебрегая помощью друзей, знакомых, родственников и прочих благожелательно настроенных людей. Ищите. Вы свои таланты и возможности лучше знаете.

– Бросьте, никаких особых талантов не требуется! Хрюкать и нахваливать помои – много ума не надо.

Паулина издали, с верхотуры своей ползучей стремянки, бросает умоляющий взгляд в нашу сторону: “Соблюдайте тишину!”

Она права, нужно иметь совесть. “Тут они стали на спор подходить… Князья и бояры стали боротьца, и Дюк Степанович всех повыметал…”

Что за странное имя – Дюк? Неславянское какое-то… Или это прозвище? Но ведь Степанович?

– А некоторым не хочется хрюкать, – не унимается мой сосед. – Все хрюкают, а меня вот, представьте, не тянет. Все тешусь, дурак, надеждой, что где-то, хотя бы в какой-нибудь Санта-Элула-лиа-дель-Рио, имеется праведное устройство.

Я вынуждена признать свое ничтожество: Санта-Элула-лиа… Да еще: дель-Рио – это надо же умудриться такое выискать и выговорить! Однако насчет праведного устройства – сомневаюсь. Никогда не видела этого дивного местечка со столь затейливым названием, но догадываюсь, что и там не все стопроцентно благолепно и благополучно. Наше личное несовершенство служит порукой тому, что праведное устройство в этом славном мире недостижимо.

Захлопнул и пришлепнул ладонью почтенный журнал, не удовлетворивший его, Пятиведерникова, читательского спроса, и устремил свой внутренний взор за пределы читального зала. Но и там, как видно, не обрел утешения.

– Нелюди! Приложения к кошелькам. Замечали? Передвигается в пространстве добротный пухленький кошелек, а к нему приложено нечто на двух ногах. Собрание мышц и жил, которое позволяет кошельку совершать необходимые манипуляции. От слова “мани”! Наскребывать наварец. Каждому кошельку – собственный биологический движок. Двойная функция: наращивание капиталистического жирка и охрана накопленного от посягательств преступных элементов, желающих присвоить кошельковые сокровища. Правильно – иммигрант тут особо опасен: так и жаждет запустить свою костлявую озябшую лапу в чужую мошну.

– А Паулина – разве не исключение? – напоминаю я. – Она ведь бессребреница. Борец за справедливость.

– А как же! – воодушевился, вскинул голову и глянул в сторону своей супруги, хлопочущей теперь у главного выставочного стенда, главной своей гордости: книжные новинки и бестселлеры. – Павлинка – да, готова на подвиг: выклянчить очередную подачку на страждущих. Не для себя – для ближнего. Клянчить на ближнего – благородно! Возвышает. Придает смысл существованию. Представляете, некий падший и загнанный в угол поганец от нее зависит. От ее расторопности! От ее благодеяний. Пусть неведомый и на большом расстоянии, но зависит. Власть! У блохи собственная собака.

– Это вы, что ли, собака? – пытаюсь я уточнить.