Пилюли счастья

Я помчалась с пострадавшей на руках домой – чтобы взять машину и отвезти ее к ветеринару, с трудом протиснулась во входную дверь и увидела нашу соседку с нижнего этажа, которая стояла на пороге своей квартиры и кокетничала с электриком. Парень был одет в фирменную форму и копался в каких-то проводах под потолком. Завидев меня, соседка вальяжно выгнула бедро и томно сообщила:

– Они все сходят по мне с ума! Просто не могут пройти мимо… Все как один!

Не мне – не мне было отрицать это утверждение. Шесть лет назад семнадцатилетний Денис прожил у нее едва ли не целый год. Хотя, как мне доложили доброжелатели, она оказалась почти моей ровесницей, но в отрочестве или даже в детстве ее перекормили какими-то гормональными препаратами, тормозящими естественное развитие ребенка, – она занималась художественной гимнастикой, и тщеславные родители (а может, и тренеры) пытались таким образом создать из нее чемпионку. В те времена спортивные комитеты еще не догадались за этим следить. Выдающейся чемпионки не получилось, но она так и осталась недоростком – правда, с неестественно широкими для ее миниатюрной фигурки бедрами – и, кажется, даже слегка пострадала в умственном отношении. Но при этом начала проявлять настойчивую заинтересованность в мужчинах, более всего молоденьких.

– Помогите мне! – воскликнула я зачем-то, очевидно совершенно потеряв голову. – Помогите мне открыть дверь!

За последние пять лет мы с ней ни разу не перемолвились ни единым словом.

Она как бы очнулась, увидела собаку у меня на руках и произнесла брезгливо:

– Фу, какая гадость! С нее что-то капает!.. Вы тут запачкаете нам ковры.

Ветеринар сокрушенно покачал головой.

– Спасите ее! – требовала я. – Сделайте что-нибудь! Сделайте так, чтобы эта собака жила!

– Она не будет жить, – сказал он. – Ей уже не с чем жить. У нее повреждены многие внутренние органы.

– Сделайте операцию! Сделайте что угодно. Но чтобы эта собака жила!

– Невозможно, – постановил он. – Даже если она каким-нибудь чудом выживет, она останется полным инвалидом.

– Пускай! Лишь бы была жива.

– Вам хочется иметь собаку-калеку? Хромую и изуродованную?

– Мне хочется, чтобы она жила.

– Я подыщу вам другую собаку, – пообещал он. – Если хотите, такую же рыжую и лохматую. С такими же ушами.

– Мне не нужна другая собака! Мне нужна эта. Вы не понимаете? Вы обязаны спасти ее! Спасите ее…

– Невозможно. Поверьте, я не враг собакам. Нужно сделать ей укол – усыпить и прекратить тем самым ее мучения.

Каким-то последним отчаянным усилием Лапа вдруг приподняла голову, поискала меня взглядом, нашла, успокоилась – и затихла. Решила, что если я рядом, то, значит, все в порядке. Все хорошо. Карие собачьи глаза закатились. Укол не потребовался.

Когда я вернулась домой, Мартин разговаривал по телефону – кажется, с Юнсонами. Все три наших сына дружно играли в детской. Из распахнутой двери неслись их веселые вопли.

Я сбросила с себя одежду, перепачканную в собачьей крови, и легла в постель. Меня знобило. Нельзя было идти на эту встречу в ресторане “Ретро”. Если бы не пошла, ничего бы не случилось… Ничего бы не случилось…

Не сразу, но на следующий день Эрик заметил наконец Лапино отсутствие и спросил:

– А где Лапа?

Я решила, что обязана сказать правду. Не всю, разумеется, но некоторую ее долю.

– Лапа попала под машину.

– И умерла? – уточнил Хед.

– И умерла, – подтвердила я.

– Насовсем-насовсем умерла? – как-то задорно, будто приглашая братьев повеселиться, повторил Фред.

И все трое рассмеялись.

Я почувствовала, что пол покачнулся и уходит у меня из-под ног. Ухватилась за трехэтажную кровать, постояла немного и потихоньку двинулась к двери. Они вернулись к игре. “Нет, это не мои дети, – подумала я. – Это какие-то подкидыши. А может, они не понимают, что такое смерть? Думают, что это как в кино? Как в мультфильме…”

Дня через два, а может, три позвонил Денис:

– Привет, мать! Как поживаете? Лапа жива?

– Нет, не жива, – произнесла я после несколько затянувшегося молчания. – Нету больше Лапы…

Зарыдал – как-то нарочито громко, обвиняюще, – а потом вообще бросил трубку.

“Ну, извините, – подумала я, а может, даже произнесла вслух. – Недокараулили. Недосмотрели. Прошляпили Лапу – пока вы там изволите набираться ценных впечатлений…”

Он этого не слышал.

27

Пришел ответ из Красного Креста. С приложением какой-то российской выписки – от руки – из какого-то протокола с синим расплывчатым официальным штампом: “На ваш запрос сообщаем, что Тихвина Любовь Алексеевна, жительница г. Ленинграда, 9 января сего года…”

“Девятого января 1905 года, – тотчас пробудились сведения, почерпнутые из учебника истории, – Кровавое воскресенье, расстрел мирной рабочей демонстрации…” – вслед за этим запись в мамином дневнике: “9 января 1942 г. Ходят упорные слухи, что в Мурманске стоят эшелоны с продуктами для Ленинграда”. Сколько рабочих погибло при расстреле мирной демонстрации? Свыше тысячи? Свыше тысячи плюс полтора миллиона так и не дождавшихся эшелонов с продуктами. Проклятый город!