Пилот «Штуки»

У моего радиста есть частота этой радиостанции, мы торопимся вызвать Рехлин, потому что наши баки почти пусты. Ниже нас простирается океан пламени, который может означать только то, что русские ворвались в город и с другой стороны, в районе Нейрюппина и для бегства открыт только узкий коридор к западу. На мою просьбу включить огни, Рехлин отвечает отказом, они боятся, что немедленно навлекут на себя ночную атаку вражеских самолетов. Я читаю им открытым текстом инструкции о нашей посадке, добавив от себя несколько не особенно вежливых замечаний. Все это все нравится мне все меньше и меньше, потому что горючее может кончиться в любой момент. Вдруг правее нас загораются скудные огни и обозначают контуры какого-то аэродрома. Мы приземляемся. Но где мы оказались? Это Виттсток, тридцать километров от Рехлина. Виттсток слушал наш разговор с Рехлином и решил включить свои огни. Через час в 3 часа утра я прибываю в Рехлин, диспетчерская которого оборудована радиосвязью. С ее помощью мне удается связаться с Берлином. Полковник фон Белов говорит мне, что мне уже не нужно следовать в Берлин, поскольку на предназначенное мне место был назначен фельдмаршал Риттер фон Грейм, с которым удалось связаться вовремя, более того, он говорит, что в Берлине уже невозможно приземлится. Я отвечаю:

— Утром я сяду на «Штуке» на этой магистрали. Я думаю, что на более легком самолете это еще можно сделать. Кроме того, мне кажется важным вывезти фюрера из этого опасного места, так чтобы он не потерял контроля над ситуацией в целом.

Фон Белов просит меня не вешать трубку, пока он наводит справки. Он возвращается к телефону и говорит:

— Фюрер принял окончательное решение. Он решил, что Берлин нужно удерживать до последнего и поэтому не может оставить столицу, ситуация в которой выглядит критической. Он уверен, что если покинет город, войска, удерживающие его, будут уверены, что он бросает Берлин на произвол судьбы и сделают вывод, что любое сопротивление бесполезно. Поэтому фюрер намеревается остаться в городе. Вам не следует пытаться попасть в город, но вы должны немедленно возвращаться в Судетенланд чтобы обеспечить поддержку армии фельдмаршала Шернера, которому приказано нанести удар в направлении Берлина.

Я спрашиваю фон Белова, что он думает о ситуации, потому что он говорит мне все это спокойно и без эмоций.

— Наше положение не кажется слишком хорошим, но наступление генерала Венка или Шернера еще может спасти Берлин.

Я восхищаюсь его хладнокровием. Я знаю, что мне делать и возвращаюсь в свою часть, чтобы продолжать боевые операции.

* * *

Шокирующая известие о том, что глава государства и верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами Рейха мертв, оказывает на войска ошеломляющий эффект. Но орды красных опустошают нашу страну и поэтому мы должны продолжать сражаться. Мы только тогда сложим оружие, когда такой приказ отдадут наши руководители. Это наш долг согласно присяге, это наш долг в виду ужасного рока, который угрожает нам, если мы сдадимся безоговорочно, как на этом настаивает враг. Это наш долг перед судьбой, которая поместила нас географически в самое сердце Европы и которому мы следовали столетиями: быть бастионом Европы против Востока. Понимает Европа или нет ту роль, которую судьба возложила на нас, относится ли она к нам с фатальным безразличием или с враждебностью, все это ни на йоту не изменяет наш долг перед ней. Мы убеждены, что сможем высоко держать головы когда будет написана история нашего континента и, в особенности, тех тревожных времен, которые лежат впереди.

Восточный и западный фронт подходят все ближе и ближе друг к другу, нам все труднее проводить операции. Можно только восхищаться дисциплиной моих людей, она осталось точно такой же, как в первый день войны. Я горжусь ими. Самое суровое наказание для моих офицеров, как это было всегда, — когда им не разрешают лететь вместе с остальными на боевое задание. Я испытываю проблемы с моей культей. Механики сконструировали для меня оригинальное устройство похожее на дьяволово копыто, с которым я летаю. Оно прикреплено под коленом и каждый раз когда я давлю на него, то есть, скажем, когда мне нужно нажать на правую педаль, нижняя часть культи, которая только начала затягиваться, натирается так, что на коже образуется язва. Рана открывается вновь и начинает сильно кровоточить. Особенно в воздушном бою, когда мне нужно резко развернуться вправо, культя стесняет мои движения и иногда после вылета мой механик должен вытирать кровь, которой забрызгана вся кабина.