Читаем Пилот «Штуки» полностью

Идет дождь. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Звезды исчезли. В какую сторону мне идти? Затем я вспоминаю, что когда я шел накануне вечером, ветер дул мне в спину. Если я хочу пробираться на юг, мне нужно двигаться по ветру. Или он переменился? Я все еще нахожусь среди зданий на ферме, здесь я защищен от ветра. Ветер дует то в одну сторону, то в другую, я боюсь, что буду двигаться по кругу. Чернильная темнота, препятствия, я наталкиваюсь на что-то и ушибаю голень. Собаки лают хором, дома все еще где-то поблизости, это деревня. Я могу только молиться, чтобы в следующую минуту не столкнуться с русским часовым. Наконец я оказываюсь на открытом месте и с уверенностью подставляю спину ветру. Я также избавился от дворняг. Я бреду так же, как и раньше, вверх по холму, вниз по склону, верх, вниз, кукурузные поля, камни, перелески, в которых труднее всего держать направление, потому что среди деревьев ветер почти стихает. На горизонте я вижу беспрестанные вспышки орудий и слышу их мерные раскаты. Они помогают мне сохранять курс. Вскоре после 3 часов утра я слева от меня брезжит неясный свет — близок рассвет. Хорошая проверка, сейчас я уверен, что ветер не изменил направления и я двигаюсь в верном направлении.

Я прошел уже десять километров. Я думаю, что вчера я покрыл километров 15-18, так что теперь я нахожусь в 25 километрах от Днестра.

Передо мной вздымается холм высотой примерно в двести метров. Я карабкаюсь на него. Возможно, с вершины я увижу что-нибудь и смогу определить несколько ориентиров. Уже светло, но я не могу обнаружить никаких особых мест, слева и справа в нескольких километрах от меня я вижу три крошечных деревушки. Но я обнаруживаю, что мой холм на самом деле является началом хребта, который тянется с севера на юг, так что я мог сохранять направление движения. Склоны хребта гладкие и голые, так что легко было бы увидеть, если кто-то идет навстречу. Отсюда легко заметить любое движение, преследователям пришлось бы карабкаться в вверх, а это поставило бы их в неблагоприятное положение. Кто в данный момент подозревает о моем присутствии? На душе радостно, потому что хотя уже наступил день, я уверен, что смогу пройти на юг еще несколько километров. Я хотел бы пройти сегодня как можно большее расстояние без задержки.

Я оцениваю длину хребта примерно в десять километров, это очень много. Но на самом ли деле так много? Кроме всего прочего, ободряю я себя, ты пробегал на десять километров — как часто? — за 40 минут. То, что ты смог сделать тогда за сорок минут, ты сейчас сможешь сделать за час — и приз — твоя свобода. Так что представь, что ты бежишь марафон!

Я должно быть был бы подходящей моделью для сумасшедшего художника когда я совершал этот марафонский бег вдоль вершины хребта — ковыляя, в лохмотьях, босиком, на кровоточащих ногах — прижимая руку к груди, чтобы не так сильно болело раненое плечо.

Ты должен это сделать… думай о беге… и беги… и продолжай бежать.

Время от времени я переходил на рысь и потом, еще через сотню метров, на шаг. Затем я начинаю бег снова… я смогу добежать за час…

Но сейчас, к несчастью, я должен спуститься с защищавших меня высот, дорога ведет меня вниз. Передо мной простирается широкая равнина, небольшая лощина идет в том же самом направлении, что и хребет. Это опасно, потому что здесь меня легче застигнуть врасплох. Кроме того, время уже подходит к семи часам утра и неприятные встречи более вероятны.

Вновь мои «батарейки» истощены. Я должен попить… поесть… отдохнуть. Я все еще не видел ни одного человека. Принять меры предосторожности? Но что я могу сделать? Я невооружен: я голоден и мучаюсь от жажды. Благоразумие, конечно, добродетель, но жажда и голод сильнее. Нужда делает меня беспечным. Слева впереди на горизонте из утренней дымки виднеются две фермы. Я должен пробраться внутрь…

На мгновение я останавливаюсь у двери сарая и заглядываю за угол. Внутри пусто, ничего нет, никакой упряжи, никаких сельскохозяйственных орудий, ни живого существа — но нет! — из одного угла в другой пробегает крыса. На току гниет большая куча кукурузы. Я с жадностью обыскиваю ее. Если бы я только мог найти пару початков… или хотя бы несколько зерен… но я ничего не нахожу… Я ищу вновь и вновь… ничего нет!

Неожиданно я слышу как сзади что-то хрустит. Несколько фигур тихо пробираются мимо входа в другой сарай: кто это, русские или беженцы, такие же голодные как и я, и надеющиеся добраться до своих? Или это грабители, рыскающие в поисках добычи? Я обыскиваю другую ферму. Я тщательно осматриваю все кучи — ничего. Разочарованный, я решаю, что если нет еды, то я, по крайней мере, могу использовать эти кучи для отдыха. Я делаю себе укрытие в куче кукурузных листьев и только готовлюсь улечься, как слышу новый шум, по дороге громыхает телега, на ней сидит человек в высокой меховой шапке, позади него — девушка. Если есть девушка — значит, опасности нет, поэтому я подхожу к ним. Судя по черной меховой шапке — это румынский крестьянин.

Я спрашиваю девушку:

— У вас есть какая-нибудь еда?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное