Пилсудский

Работа, свидетельствовавшая об огромном знании биографии и деятельности Пилсудского, поражала как логичностью аргументации, так и богатством приводимых, в большинстве своем впервые, доверительных документов.

По мнению Панненковой, Пилсудский был личностью, ослепленной эгоистическими партийными интересами: На должности Начальника государства Пилсудский не сумел подняться над уровнем партийных различий и длительное время, начиная от выдвижения правительства Морачевского в интересах своей партии и заканчивая отстранением правительства Пониковского[189] в интересах своего левого блока[190], всегда скорее раздражал и вел себя вызывающе, чем успокаивал и сглаживал ненависть и борьбу в партии».

По мнению Панненковой, он всегда был нечестным, ему чужды были чувства достоинства и лояльности. «В своей политической деятельности Пилсудский выработал для себя как бы определенный характерный шаблон поведения, который стереотипно повторяется. Именно: входит в данную организацию с торжественным обещанием исключительной лояльности по отношению к ее руководству, затем создает в ее кругу или же вне его законспирированную группу своих поклонников; наконец, в соответствующий момент с помощью этих поклонников организует «государственный переворот» с целью подчинить всех исключительно себе, после чего наступает фронда и разгром организаций».

«Туманность и бесплодность его концепции, а также нелояльность и неискренность его политических методов, соединенные с просто неслыханной манией величия, оттолкнули Польшу от Пилсудского и, к сожалению, главным образом через него оттолкнули от Польши заграницу. «Ein Konfusionskopf», — говорил о нем Безелер. «Un génie de l’intrigue», — говорят о нем в Париже. «Nobody knows Polands policy», — говорят, пожимая плечами, англичане, и эта язвительная фраза касается именно политики Пилсудского». Его безответственные начинания {здесь приводились многочисленные примеры} подорвали за границей личный кредит Пилсудского, а вместе с ним, к сожалению, и кредит Польши. Весь капитал симпатии и уважения, который завоевал для нас в целом мире Костюшко — несчастливый вождь Польши, шедшей к упадку, благодаря Пилсудскому — «счастливому» вождю возрожденной Польши, был разорен и растрачен, если говорить о его личной политике, почти до последнего шеляга»[191].

Пресса, выступавшая против Начальника, зароилась от хвалебных рецензий. «Это политическая брошюра, — писал «Курьер Варшавский», — но написана лаконично, на уровне научного труда. <…> Она, несомненно, станет главной сенсацией в политическом мире». Ей вторила «Мысль народова»: «Обстоятельная, деловая, спокойная, тактичная, мужская, отважная, документальная демаскировка рекламной оргии» вокруг Пилсудского. «Пшеглёнд Вшехпольски» же заканчивал свой дифирамб по адресу Яна Липецкого предсказанием: «Своей глубокой, со взвешенными оценками книгой, опирающейся на анализ фактов и документов, автор нанес смертельный удар по легенде Пилсудского».

Однако этот вывод был неверным. «Легенда Пилсудского» действительно стала сенсацией сезона, но не оставила заметного следа в общественном сознании. Хотя надо признать, что позже из нее обильно черпали аргументы очередные противники, старавшиеся подорвать популярность Маршала.

Сравнительно скромное общественное восприятие этой книги было сигналом о том, насколько сильно укрепились в сознании людей стереотипные портреты Пилсудского. Труд Панненковой не был ведь откровением как для врагов, так и для почитателей Начальника. Первым он не давал ничего нового. По их убеждению, у «бельведерского шкодника» были на совести еще худшие поступки. Его же поклонники рассматривали выводы автора как свалку высосанных из пальца вздоров и обвинений. «От начала до конца — фальшь, фальшь бесстыдная и бесцеремонная», — метал громы и молнии осуждения Владислав Побуг-Малиновский. Это убеждение разделял каждый благонамеренный пилсудчик.

В связи с этим в бельведерском лагере даже не пытались поднимать серьезную полемику с «неким паном Липецким». Дан ответ иронией и насмешкой — сатирическим стишком, опубликованным в варшавском «Курьере поранным», а за ним в других изданиях лагеря:

Некий пан Липецкий
(кто и что слышал о нем в Польше?),
спрятав голову под юбку,
то есть взяв псевдоним
(достойный рыцарь!), хотел пером
покончить как-то с призраком понурым.
Хотел разделаться с героем,
который потрошит воющих гиен,
отбирая у них сон и аппетит,
как одинокий лев, король пустыни! —
С мужем без страха и порока,
со славой польского оружия…