Процесс превращения польского народа в буржуазную нацию шел под национальными лозунгами. Развитие капитализма и создание новой социально-классовой структуры, распространение культуры и просвещения, рост общественной активности масс — все это способствовало формированию самосознания польской нации.
Национально-освободительные восстания, носившие по преимуществу шляхетский характер, обогатили поляков осознанием зависимости решения польского вопроса от складывания международной ситуации. К рубежу XX века идея восстановления собственного независимого государства охватила уже широкие слои польского общества, став волей народа. При этом, конечно, имеется в виду, прежде всего, политически активное большинство нации.
В результате утвердившегося мирным путем капитализма во всех трех частях Польши государственный строй, сохранив феодальные реликвии — власть монархов, сословность, бесправие трудящихся и национальный гнет, приобрел и новые буржуазные черты: представительные органы, легальные и нелегальные политические партии, общественные организации и профессиональные союзы.
В рамках такой эклектичной политической системы главной действующей силой в польских землях стали партии, в основе образования которых оказалось не только социально-классовое деление общества, но и идея христианской солидарности, приверженность католическим традициям, а также решение вопроса о том, каким путем идти к национальному освобождению: ориентироваться ли на помощь России или Австро-Венгрии и Германии, или же идти самостоятельно. Прибавим к тому же своеобразный характер польских политических сил Галиции, или Королевства Польского или прусских земель.
Во всей политической многоликости польского общества единственной общей идеей для всех почти партий была идея национальной независимости. А ведь именно она составила основной политический багаж Пилсудского.
Мифологизация его личности была в непосредственной связи с «неповторимой атмосферой», царившей в польских землях с началом первой мировой войны. Надежды на обретение в ее результате свободы, несмотря на свою иллюзорность в условиях разгоревшейся империалистической бойни за передел сфер влияния, охватили все польское общество — от консерваторов до радикалов. Следует отметить, что опасения братоубийственной войны, когда поляки оказались подданными обеих воюющих сторон, еще более усиливали необходимость консолидации нации, способствовали усилению национально-освободительных тенденций.
На польских территориях разворачивался театр крупных военных действий или они были непосредственным тылом для армий. В экстремальной по существу ситуации поляки, настроенные на вооруженную борьбу за независимость в благоприятных, как им казалось, для этого условиях начавшейся войны между угнетавшими их державами, ощутили потребность в вожде. Понимая это, многие политические деятели способствовали созданию такого образа в лице Юзефа Пилсудского, и по сути своей чрезвычайно сложное явление мифологизации его личности только отчасти было стихийным и произвольным. На основании фактического материала и мемуаров Наленч убедительно показывают, что рождение легенды вокруг его имени было в большей степени результатом сознательной пропаганды. Ведь в 1914 году Пилсудский и не мог быть широко известен, поскольку его конспиративная деятельность как лидера ППС и организатора тайных вооруженных формирований исключала возможность популярности, а как создатель польских стрелковых подразделений под эгидой Австро-Венгрии он если и был известен, то только в Галиции. Поэтому включение в начале войны машины культа его личности было прежде всего делом его соратников.
Выбор был достаточно удачным. Ответ на вопрос, почему именно он смог стать необходимым героем, мы видим в богатой к тому времени самыми разнообразными событиями жизни Пилсудского: случайная связь с народовольцами, ссылка в Сибири, лидерство в ППС, арест, побег из тюрьмы, конспиративная деятельность, руководство сформированными им польскими вооруженными подразделениями. На основании такой жизни люди разных политических взглядов создавали, каждый по-своему, образ вождя. Как подчеркивает Наленч, «богатая и таинственная биография Пилсудского давала широкие возможности для различного рода интерпретаций». Немаловажным являлось также и то, что Пилсудский соответствовал данной роли, поскольку был человеком действия, военачальником польских формирований, как легальных так и конспиративных. «Политические программы, концепции интересовали Пилсудского постольку, поскольку могли пригодиться в практической деятельности», — пишет Е. М. Новаковский, предлагая убедиться в том, что он был теоретик никакой, на основе изучения его писем, статей и т. п., изданных в десяти томах.
В этом его, так сказать, «теоретическом наследии» недостает какой-либо более или менее стройной концепции[237].