Пилсудский

Одним из «железных» пунктов «белой» легенды Пилсудского было и остается опровержение этого тезиса. Апологеты упорно повторяли, что он боролся не со свободами и демократическими атрибутами системы правления, а лишь с деформирующими отношения в государстве притязаниями депутатов. Более того, якобы вынужден был поверх голов не соответствовавших своим постам «суверенов» успешнее реализовывать цели всего общества. Ведь благодаря своему гению он лучше должен был проникать в душу народа, чем подверженные партийной демагогии парламентарии.

Такую аргументацию, которую, впрочем, инспирирует любая диктатура, опровергает знаменательный факт. Пилсудский как мог противодействовал изменению прежнего состава палаты депутатов. Не распустил в 1926 году Сейм, хотя острие переворота нацелил именно в него. Это непонятный шаг, если исходить из той точки зрения, что он желал действительного оздоровления отношений в государстве. Зато такое поведение отлично сообразовывалось с концепцией, предполагавшей и в дальнейшем унижение парламента. Ведь Маршал в собственных интересах намеревался использовать запятнанную в глазах общественного мнения репутацию депутатов Сейма и сенаторов. Вместе с тем считал, что майская манифестация силы успешно парализовала их волю к борьбе. К тому же Пилсудский был убежден, что немедленные выборы принесут успех не ему, а левым партиям. Мачей Ратай записал в дневнике слова премьер-министра Казимежа Бартеля: «Правительство не пойдет на немедленный роспуск Сейма, на чем настаивают левые, потому что выборы дали бы в этих условиях перевес радикально настроенной толпе. Необходимо оттянуть и продлить полномочия нынешнего созыва Сейма до марта — апреля 1927 года, пока страна не успокоится».

Однако сам Сейм, смирившись с переворотом и вступив в контакты с победителем, облегчил Маршалу реализацию сценария, направленного против самого же парламента. Словно желая откупиться за прошлые провинности, парламент выбрал Пилсудского на освободившийся в связи с отставкой Войцеховского пост президента Речи Посполитой. Маршал получил 292 голоса — от левых партий и партий национальных меньшинств, частично от центристских. Его соперник, выдвинутый правыми, граф Адольф Бнинский набрал 193 голоса.

Эта победа далась легко, причем сам избранник особых усилий не прилагал. 29 мая 1926 года, за два дня до заседания Национального собрания[136], представителям политических партий, выдвигавших его кандидатуру, он говорил: «В теперешней ситуации я мог бы не впустить вас в зал Национального собрания, насмехаясь над всеми вами, но я проверяю, можно ли пока еще в Польше править без кнута. <…> Я объявил войну негодяям, мерзавцам и ворам и в этой борьбе не отступлю. <…> С моей кандидатурой делайте что хотите. Я ничего не стыжусь, раз чист перед своей совестью. Мне все равно, сколько я получу голосов. Два, сто или двести. Я ни на кого не давлю. Выбирайте того, кого пожелаете, но ищите кандидатуру, стоящую выше партийных склок и достойную высокой должности. Если вы так не поступите, то ваше будущее представляется мне мрачным, о чем я буду сожалеть, поскольку мне не хотелось бы править с помощью кнута…»

Со столь необычной предвыборной речью Пилсудский выступал к тому же перед своими сторонниками, которым угрожать не имело никакого смысла. Выступавший тем самым обращался с этими словами к значительно более широкой аудитории, ко всем депутатам Сейма, ко всему обществу, и прежде всего именно оно должно было убедиться в том, как он пренебрежительно относится к парламентариям. Образ шайки-лейки, которая боится только кнута, должен был дойти до каждого гражданина и внушить ему, что болезненные удары — единственный аргумент в борьбе с партийной «разнузданностью».

После такого выступления избрание Маршала президентом равнозначно было пощечине, которую Сейм сам себе отвесил. Именно на это будущий избранник и рассчитывал. Однако этого оказалось ему мало. Последовал еще удар и с другой стороны — он не принял президентского кресла и к тому же мотивировал свой поступок оскорбительным для Сейма образом. Среди объясняющих его отказ аргументов нашелся и такой: В моей памяти слишком хорошо сохранился образ убитого президента Нарутовича». Иными словами, он не пожелал почестей из рук парламента, правую сторону которого он обвинял как источник событий декабря 1922 года.

Эту партию Маршал разыграл мастерски. Само избрание означало узаконивание переворота, что было ему на руку, и он себе не отказал в удовольствии публично высказаться по этому поводу. Свой отказ от президентской должности он начал со слов: «Тем самым второй раз в моей жизни официальное признание находят мои усилия на благо истории». Отказываясь от президентских полномочий, он тем самым как бы отмежевывался от Сейма, словно сама связь с ним была для него позором, поскольку он публично признал, что с «этими господами» может иметь дело только при помощи кнута