Пилсудский

Обстоятельства этой смерти так никогда и не были выяснены. Имевшийся материал мог свидетельствовать и о самоубийстве, и о случайном отравлении, и об убийстве. В ходивших по Варшаве сплетнях звучала уверенность в политическом подтексте трагедии. «Все более упорно начали распространяться слухи, — вспоминал Мариан Ромейко, — говорившие не о «самоубийстве», а о странной смерти доктора Левицкой. Постепенно складывалось мнение, все чаще высказываемое вслух, что эта жизнерадостная, молодая и интеллигентная докторша стала «опасна» для определенных кругов. Она была вхожа к Маршалу и как врач, и как знакомая. В этих кругах говорилось, что таким путем до Маршала могла доходить не контролируемая «мафией» информация, что Маршал мог попасть под «чуждое» влияние…» Такая версия выглядит слишком маловероятной, если учесть, что с того момента, как они расстались на Мадейре, такая угроза вообще отсутствовала. И нам уже не узнать тайны доктора Левицкой. Какую удивительную шутку сыграла судьба, трагически оборвав жизнь как первой, так и последней избранницы Пилсудского.

Мы можем только предположить, что это драматическое событие Маршал глубоко переживал. Во всяком случае, тем летом он поехал в Пикелишки, усадьбу в районе Вильно, ставшую к тому времени его собственностью.

Проблемы со здоровьем, наводившие на мысли о смерти, «брестский кризис» и расправа с оппозицией, а возможно, и кончина Левицкой — все это охладило рвение Пилсудского к государственным делам.

Спустя два дня после возвращения с Мадейры, 31 марта 1931 года, он нанес визит Мосьцицкому, во время которого проинформировал его, что дела отнимают у него все больше сил и он не хочет брать на себя в такой ситуации новые обязанности. Предупредил, что в дальнейшем в кругу его интересов останутся только армия и иностранные дела. Остальные вопросы он передал своим сотрудникам. Этот вопрос он вновь поднял 29 апреля 1931 года на совещании в Бельведере с участием Мосьцицкого, Свитальского, Славека, Прыстора и Бека[153]. «Комендант считает, — записал в дневнике К. Свитальский, — что он отбрасывает слишком большую тень на все дела в Польше. Все на нем концентрируется, и он все решает, что ненормально. После такого вывода Маршал, обращаясь к президенту, заявил, что должен довести до сведения президента, что уже с данного момента нельзя рассчитывать, что Комендант будет в любое время и при любых обстоятельствах, как это было прежде, в распоряжении президента».

Пилсудский проинформировал, что отныне он хочет посвятить себя прежде всего службе в армии. Не упомянул о традиционно остававшейся в его поле деятельности внешней политике, чем удивил присутствующих. «Я спросил Коменданта, — записал Свитальский, — касается ли его решение заниматься почти исключительно военными делами также и внешней политики, в связи с чем я, как и все общество, начиная с определенного времени, испытываю беспокойство. Комендант ответил, что вопросами внешней политики он сейчас почти не занимается».

Эти слова предвещали настоящую революцию в системе осуществления власти. Присутствовавшие хотели удостовериться, правильно ли поняли Маршала. «Я спросил Коменданта, — продолжал Свитальский, — будет ли он высказывать мнение по вопросам общественного устройства. Комендант ответил, что будет делать это с большим удовольствием». Видя отход от еще совсем недавней жесткой практики, слово решил взять ближайший сподвижник, бывший в то время премьер-министром Валеры Славек. «На вопрос Славека, — записал Свитальский, — захочет ли Комендант, сохранить принятый ранее порядок работы, когда по мелким вопросам мы сами принимаем решения, а по любым более важным проблемам запрашивали его мнения, Комендант ответил, что такой порядок работы остается, после чего тут же назначил аудиенцию Славеку на 17 часов».

После таких разъяснений многозначительное первоначальное заявление отойти от управления страной теряло свою категоричность. «У всех нас сложилось впечатление, — подытожил Свитальский, — что Комендант, несмотря на сделанное президенту торжественное заявление, методы своей работы менять совсем не собирается и как и прежде будет заниматься тем, что считает важным, что ничего здесь он принципиально менять не намерен. В то же время со стороны Коменданта все совещание было задумано в воспитательных целях, с тем чтобы заставить своих сподвижников брать ответственность за все больший объем государственной работы, проще говоря, обещание пускать нас все дальше в глубоководье, не беспокоясь, выплывем мы или нет».