Пимокаты с Алтайских (повести)

Мы пришли на другой день, но сбора не было. Пришли через день, а на двери висело то же объявление.

Мы постояли около дверей и пошли назад на Алтайские. По дороге нам повстречалась кучка песталоцев с удочками и сачками.

— Эй, пионеры! — крикнул один. — А барабан-то куда дели?

— Их разогнали, — прогнусавил другой. — А то воздух портили.

— Я вам испорчу! — крикнул я, выбегая вперёд. — Давно битые не были? Заелись за лето?

Песталоцы побежали, удочки затряслись над ними. Мы, не разговаривая, угрюмо двигались по Алтайской. Вдруг из-за угла выскочил Кешка. Он тащил в руках большую корзинку с картошкой. Увидев нас, Кешка остановился на мостках и, чуть не пританцовывая, закричал тонким голосом:

— Что, пионеры несчастные? Наша взяла! Выставили вас из сада-то! Нажгли мы вас!

— Ну-ну, — отвечал Сашка, — закрой поддувало!

— Распатронили вас, — верещал Кешка. — Так и надо!

Мы молча прошли мимо. Кешка ещё что-то прокричал и бросил нам вдогонку картошку.

— И откуда только они всё узнали? — сказал Сашка. — И радуются-то как… Точно мы и верно враги всем какие были…

— Рано обрадовались, — отвечал я. — Вот возьмём завтра и отберём у голубятников наши флажки. А то они совсем зарвались.

И на другой день мы не пошли в губком узнавать, когда сбор, не надели пионерских костюмов.

Мы решили во что бы то ни стало добыть наши флажки.

С утра я много работал: мыл полы дома, поливал огород, подмёл дворик. Мать была очень довольна. Она сказала:

— Давно бы пора вам отдых дать… Забарабанились совсем.

Вечером мы собрались на улице перед моим домом и сговорились, как выручить наши флажки.

— Можно так, — сказал Сашка. — Придём, пойдём сразу к Женькиному бате и скажем. Он велит отдать…

— Выдумал! — ответил я. — Да раньше чем ты до бати дойдёшь, тебя Женька излупит. Надо просто выследить, подглядеть, а потом потихоньку забраться да и вытащить флажки. Что мы, в самом деле, не следопыты, что ли?

— Ну что ж, можно и так, — согласился Сашка.

А подглядим из сада мясоедовского, что рядом с Женькиным двором, — предложил Ванька. — Там дырка сзади есть… я знаю…

Мы тронулись на разведку. Действительно, в мясоедовский сад вела хорошая лазейка. Мы осторожно отодвинули одну доску и по очереди пролезли в сад.

— Тише, братцы. Ещё увидят — заругают. Попадёт из-за них, из-за голубятников проклятых, — шептал Сашка.

— А вдруг их нету на дворе-то?

— Ну! Наверно, дома. Куда им боле-то?

— Наверно, голубей гоняют, гады проклятые. Заодно посмотрим.

Мы говорили задыхаясь, шёпотом и пробирались по боковой стене, где росла высокая, грубая крапива и огромные лопухи. Крапива щипала ляжки, но нам было некогда слюнить пузыри.

Мы присели прямо в крапиву, в мокроватые лопухи и, зажмурив один глаз, стали смотреть на Женькин двор через щёлочки в заборе. Как давно мы не были на этом дворе!

Мне показалось почему-то, — может быть, оттого, что наступали сумерки, — что двор стал гораздо меньше. Вот сарайчик, где Женькин отец возился с овчинами для барнаулок. За сарайчиком была маленькая лужайка. Вот растрескавшаяся старая бочка из-под рассола. Вот козлы, где пилят дрова.

На траве кое-где валялись белые голубиные перышки, — наверно, ребята только недавно кончили гонять голубей. Мы сидели довольно долго. Стали затекать ноги.

— Не видно никого, — прошептал Ванька.

— За сарайчиком, наверно… Слышишь, голос как будто Женькин…

Мы прислушались. Верно, были слышны голоса. Они приближались. Ребята как будто пели что-то… Даже что-то знакомое… Потом мы услышали Женькин голос: «Ро-овней строй», и ребята снова запели.

— Что это? — прошептал Ванька и поглядел на меня выпученными глазами. — Слышишь? Нашу поют… пионерскую…

Мы опять насторожились.

И верно, ребята пели:

Над Советскою Россией
Ветер клич наш пронесёт.

Я даже задохнулся и так прижался лицом к доскам, что занозил нос.

А на двор из-за сарайчика вышли пимокаты — жультрестовцы, голубятники, наши бывшие приятели.

Их было пятеро. Впереди шёл Женька, за ним Кешка и Мотька, и за Мотькой двое братишек Кешки. Они маршировали гуськом, и каждый нёс на плече наш красный патрульный флажок.

Сбоку ахнул и упал в крапиву Сашка. Я тихо сел на землю, и лопух пискнул подо мной.

Потом мы опять кинулись к щёлочкам, не веря своим глазам. Голубятники, наши враги, играли… в пионеров. Они маршировали вокруг козел, и Женька командовал: «Направо! Налево. Ровней шаг!»

— А, вот они где! — раздался вдруг противный голос за нашими спинами. — Вот кто у меня яблоки ворует! Ну берегись!..

Это был сам Мясоедов, страшный, злой мужик.

Мы вскочили как по команде и, даже не обернувшись, бросились к лазейке. Крапива хлестала нас по голым ногам. Сзади ломился Мясоедов и кидал в нас чем попало. У забора мы заметались, забыли, какая доска отодвигается… Кое-как мы проскочили в лазейку и без оглядки понеслись по улице.

Но опять кто-то бросился нам наперерез и расставил руки.

— Куда, братцы? Стойте, я вас ищу! — крикнул он.

— Смолин! — заорали мы и остановились, тяжело дыша.

— Чего вы носитесь как сумасшедшие? Сбор завтра. Ровно в пять часов, слышите? — радостно говорил Смолин.