Пинакотека 2001 01-02

Впрочем, можно взглянуть на вещи и куда проще: авангард – это, разумеется, разрыв с прошлым, но не с любым, а лишь с совершенно определенным прошлым, а именно, с академизмом. Авангард не порывает ни с народным искусством, которое дает ему оружие для борьбы с пятивековой ренессансной художественной системой, ни с иконописью – ибо прямой, «научной» перспективе он противопоставляет перспективу обратную, – ни с архаическим искусством Африки, Азии, Океании. Порывает он с эвклидовским трехмерным пространством и заменяет его пространством многомерным; порывает с мимесисом, понимаемым как создание иллюзорной копии видимого мира, порывает с академическими правилами, навязывающими художнику раз и навсегда заданные средства выражения, строго определенные темы. В искусстве авангарда «все позволено», однако эта вседозволенность не имеет ничего общего с безграничным цинизмом Смердякова. Свобода, взыскуемая авангардом, носит онтологический характер, она составляет неотъемлемую сущность самого творчества, его, выражаясь словами Кандинского, «внутреннюю необходимость», его тягу к «вечному покою» (Малевич). Основопологающая черта русского авангарда – его «прометеевская» направленность; авангард осмысляет искусство не как приятное дополнение к жизни, но как ее двигатель, средство изменить мир благодаря открытию нового пространства и нового времени. Авангард стремится, взорвав мир видимо- стей, добыть огонь и принести его людям. Малевич имел полное право утверждать, что революция в изобразительном искусстве опередила революцию в сфере социально-экономико-политической. Искусство революционно не потому, что изображает эксплуатируемый и победивший рабочий класс, и не потому, что клеймит пороки старого общества или воспевает добродетели нового. Оно революционно тогда, когда изменяет видение мира и пространства. Именно это и совершил авангард.

Когда сегодня применительно к искусству авангарда употребляют термин «утопия», словоупотребление это нечетко, ибо смешивает идеологические характеристики с характеристиками социо-политико-экономическими, социологию искусства – с формализмом или псевдофилософией. Все это, на мой вгляд, приводит к нескольким ложным выводам. Первый из них заключается в том, что авангардистская утопия не состоялась, потерпела полное фиаско вместе с отвратительным марксистско- ленинско-сталинским экспериментом; второй – в том, что авангард с его установкой на тотальное искусство, или Gesamtkunstwerk, явился предвестием тоталитарного искусства, социалистического реализма, который якобы стал в определенном смысле конечным воплощением авангардистских идей. Этот последний тезис легко опровергнуть простым советом взглянуть на произведения авангарда и социалистического реализма и сравнить их. Ведь деревья судят по плодам. Разве есть хоть малейшее сходство между шедеврами авангардистов и абсолютной посредственностью социалистических реалистов, не создавших ни одного произведения, которое бы носило универсальный характер, было бы достойно занять место в ряду всемирных шедевров XX века? Важно именно это; все остальное – спекуляция и демагогия.