Творчество одного из сыновей художника Якопо Беллини, Джентиле, представляет повествовательнодекоративную линию в венецианском искусстве, которую развивал позже Витторе Карпаччо. Произведения обоих мастеров были востребованы членами скуол и украшали их помещения. Огромные картины выполнялись в новейшей для итальянской живописи технике — маслом на холстах — и играли роль фресок, лучше сохраняясь в сыром венецианском климате. Скуола Гранде ди Сан-Марко заказала данную работу, которую после смерти автора заканчивал его брат Джованни.
Сюжет полотна восходит к истории о том, как святой апостол и евангелист Марк, в дальнейшем покровитель Венеции, проповедовал слово Божие в Александрии, египетском городе, где стал первым епископом. Молодой проповедник стоит на искусственном возвышении, напоминающем мостик, и обращается к собравшимся на площади. В толпе видны мусульманские женщины в ниспадающих с голов белых покрывалах, мужчины в тюрбанах и одетые в европейские одежды венецианские сановники, среди которых мастер запечатлел и членов скуолы. В группе справа стоит увенчанный лавровым венком Данте Алигьери: его присутствие здесь можно объяснить тем, что в годы написания работы венецианцы завоевали часть городов на адриатическом побережье, в том числе и Равенну, где похоронен поэт.
В картине много фантазийного. Слева и справа площадь города замыкают здания, архитектура которых напоминает и османскую (ее Джентиле Беллини видел во время поездки в Константинополь ко двору султана Мехмета II, портрет которого писал), и особенно мамлюкскую: последнее наводит на мысль о том, что мастер побывал в Иерусалиме. На дальнем плане возвышается некий храм, вызывающий в памяти и базилику Сан-Марко в Венеции, и собор Святой Софии в Константинополе. Вокруг даны «цитаты» из архитектуры разных стран и культур: кампанила, минареты, граненый египетский обелиск, триумфальная колонна. Действие происходит в придуманном городе и несет на себе налет волшебства, как во всех подобных произведениях Джентиле Беллини и его младшего современника Карпаччо.
Сложно определить, что на холсте принадлежит кисти одного брата, а что — другого, но можно сказать, что линеарный стиль Джентиле смягчил лиричный Джованни, любивший тонкие светотеневые переходы.
«Джованни Беллини написал множество мадонн, очень простых, серьезных, не печальных и не улыбающихся, но всегда погруженных в ровную и важную задумчивость, — отметил русский искусствовед Павел Муратов. — Это созерцательные и тихие души, в них есть полнота какого-то равновесия, — и не таков ли был сам художник?» Мастер, оказавший большое влияние на венецианскую живопись, давший ей настроение на столетие вперед, умел внести в религиозное произведение ту интимную ноту, которая вызывает в зрителе ощущение душевной близости изображенному.
Богоматерь в этой картине, созданной восьмидесятилетним художником, ничуть не утратившим благоговейного и тихого восторга перед миром, нежно поддерживает стоящего у Нее на коленях маленького Сына. Она погружена в Свои грустные думы, отсвет которых виден в Ее взгляде. Светлая печаль разлита и в простирающемся за фигурами Марии и Христа, за зеленым шелковым пологом, пейзаже, объединяющем историю и природу. Там, вдали, идет своя жизнь, наполненная, как это часто бывает у Беллини, символикой. Помещенный справа пастух со стадом может быть соотнесен с евангельским образом Спасителя — доброго пастыря, полагающего свою жизнь за овец, то есть верующих в Него. Значение других изображений не всегда поддается истолкованию. Впрочем, населенный второстепенными персонажами чистый, ясный и одухотворенный пейзаж заставляет вспомнить о том, что у Бога все имеет смысл. Идею одухотворяющей мир божественной красоты, сквозящую в более ранних, написанных в XV веке творениях Беллини, стали развивать его последователи, сделав ее основной «темой» своего искусства.
Живопись Витторе Карпаччо принадлежит к той линии венецианского искусства, которую до него развивал Джентиле Беллини, а после — Паоло Веронезе. Речь идет о ярких, повествовательных картинах, в которых религиозные сюжеты трактуются близко к светским полотнам. Автор помещал священные образы в обстановку, сочиненную на основе мотивов, взятых из окружавшей его действительности, — зданий, людей в тогдашних нарядах, пейзажа.