Пинакотека Брера

Семья, изображенная на данной картине, живописно и свободно расположилась в пространстве гостиной, позируя художнику: он, вероятно, попросил людей заняться общим приятным делом, и они взяли в руки музыкальные инструменты — первое, что пришло на ум. Молодая женщина смотрит на зрителя, держа в руках лютню, маменька, или тетушка, вглядывается в ноты. Еще одна дама сидит, повернувшись в профиль и думая о чем-то своем, а мальчик с живым личиком застыл в предвкушении интересного зрелища. Отец семейства беседует с монахом, присутствие которого ничуть не меняет легкого характера сцены.

Занавес на дверном проеме слева напоминает театральную кулису, из нее, скорее всего, выходили персонажи, а все пространство картины — подмостки с декорациями. Художник оставил перед сидящими людьми немного свободного места, отодвинув происходящее вглубь. Ближе к воображаемой рампе он поместил банкетку с брошенной белой тканью, и этот стульчик отгораживает смотрящего на полотно от основного действия. Впрочем, театральность изображенного неотделима от непосредственности, с которой держатся участники импровизированного концерта.

Жанровые картины мастера пользовались большой популярностью. Они безыскусны и одновременно затейливы. В «домашних» сценах кисти Лонги есть и смысловая многослойность, и благоговение перед теплотой семейной жизни, присущие, например, работам «малых голландцев», но эти особенности прячутся за легкой улыбкой, витающей в воздухе его полотен. Они носят характер «мимолетного видения», как подобало изобразительному искусству эпохи рококо.

Пьетро Лонги (Пьетро Фалька) (1702–1785) Зубодер. Около 1750. Холст, масло. 50x62

Бытовую живопись венецианского мастера Пьетро Лонги недаром сравнивают с комедиями его друга Карло Гольдони: умело подмеченные черты повседневной жизни, преломившись в кристалле юмора художника, выливались в настоящие спектакли, разыгранные на холсте с помощью красок. Пронизанные театральностью работы Лонги относятся к той линии венецианского искусства XVIII века, в которой господствовало игровое начало. Но выбор мастером тем и персонажей был продиктован и демократическими веяниями, все более проникавшими в живопись эпохи Просвещения, поэтому на жанровых полотнах автора действуют аптекари, учителя танцев, прачки и, как в данном случае, лекарь, выдравший зуб больному и патетично оповещающий об этом окружающих.

Он стоит на высоком помосте с видом полководца, только что одержавшего победу, а у его ног сидит, прижав платок ко рту, избавленный от страдания юноша, выглядящий персонификацией поверженной боли. В то же время лекарь сценической позой и ловким жестом похож на фокусника, недаром за его спиной виден накрытый веселой полосатой тканью ящик, на котором сидит обезьянка. Справа изображены две женщины, наверное, пришедшие вместе с больным, слева двое мальчиков протягивают герою свои, вероятно, также удаленные им зубы, а один схватился за щеку и ждет исцеления. Действие происходит в людном месте, на переднем плане помещены торговец фруктами и карлица, и, скорее всего, в период карнавала: рядом и позади зубодера бродят персонажи с венецианскими масками, баутами, на лицах. В «век разума», как называют XVIII столетие, художники стремились привнести в даже игривые по виду работы философский подтекст, поэтому сочетание белой маски и традиционных черных деталей одеяния имеет отношение к круговороту жизни и смерти. Потеря любого органа ассоциировалась с уменьшением витальной силы человека, а излечение — естественно, с возрождением, и все это в виде намеков можно увидеть в произведении.

Джакомо Черути (Питоккетто) (1698–1767) Натюрморт с оловянной тарелкой, раками и лимонами 1740-е. Холст, масло

Вдохновляясь картинами повседневной жизни, Черути выбирал в качестве тем для своих работ не только сценки из окружающей действительности, но и натюрморты. В них, стремясь постичь суть привычных вещей (что представляло собой магистральное направление в тогдашнем развитии европейского натюрморта, достаточно вспомнить, например, Шардена), он сводил к минимуму антураж и сосредоточивал свое внимание на предметах и снеди.

В данном случае их немного: металлически поблескивающая оловянная тарелка, красные, словно источающие жар раки с глянцевитыми клешнями и панцирями, светло-золотистый лимон, хлеб, вино. Художник расставил все и разложил на простой деревянной поверхности стола, поместив композицию на нейтральном фоне, благодаря которому краски натюрморта приобретают еще большую глубину и насыщенность. В то же время картина отмечена цветовым единством, чему способствуют тонкая градация оттенков и рефлексы, играющие на стене. Несмотря на сопоставление разных, тщательно переданных фактур, перед зрителем раскрывается мир, созданный из одного материала — красочной текстуры, которая для Черути как для настоящего живописца играла первостепенную роль.