Пинбол

Остен хранил молчание и благоговейно смотрел на фотографию, пока, наконец, Валя кокетливо не сболтнула, что мужчина, сделавший снимок, был в нее влюблен. Она заверила Остена, что их отношения прекратились задолго до того, как она встретила Джерарда, но они по-прежнему добрые друзья. Валя придвинулась, прижавшись к его бедру, и Остен понял, что, если сейчас он оставит ее недовольной, она ни за что не расскажет, кто был тот мужчина. Ожидая, когда она заговорит, он вдыхал аромат ее духов и чувствовал, что она возбуждена; ее близость возбуждала и его самого. Он повернулся к ней, положил руку ей на плечо и осторожно притянул к себе, так что голова ее легла ему на плечо и волосы защекотали лицо. Щеки Вали загорелись румянцем; дыхание ее участилось. Она все еще держала в руках фотографию, но у нее хватило выдержки аккуратно поставить ее на тумбочку, прежде чем обхватить руками лицо Остена и вплотную приблизить к своему. Затем губы ее раскрылись, взгляды их встретились, и он увидел, как прекрасны и невинны ее глаза. Он подумал, что если когда-то и недолюбливал ее, то теперь неприязнь осталась в прошлом.

Когда Остен был уже готов поддаться минутной слабости, он вспомнил об отце — его губы, почти серые от старости, целовали ее всего несколько часов назад, его руки, испещренные коричневыми пятнами, держали ее точно так же, как держит сейчас Остен. Ему стало мучительно стыдно, и тогда он деликатно высвободился и встал. Не произнеся ни слова, она тоже поднялась и потуже затянула на себе халат.

Не испытывая сомнений в причинах поступка Остена, она прошла вслед за ним в библиотеку и наблюдала за тем, как он просматривает книги, снимая их поочередно с полок. Чтобы задержать его, Валя спросила, по-прежнему ли он хочет узнать, кто сделал ее фотографию, и, прежде чем он успел ответить, сообщила, что снимок сделал Патрик Домострой, старый приятель, который представил ее Джерарду Остену в тот вечер, когда она познакомилась с Джимми и Донной.

Остен был совершенно сбит с толку. Неужели Домострой как-то связан с письмами из Белого дома? Мог ли он сфотографировать ту обнаженную женщину?

Исследуя фотографии из Белого дома с увеличительным стеклом и набором для снятия отпечатков пальцев, Остен, к изумлению своему, обнаружил, что единственные отпечатки принадлежат ему самому. Случайность ли это, спрашивал он себя, или автор писем столь тщательно оберегал свое инкогнито, что стер со снимков все следы?

Потом он отнес снимки в фотолабораторию и дожидался там, пока их не увеличили до размера развернутой газеты. В результате он еще более уверился в непостижимой, захватывающей красоте пропорций этого тела. Чем дольше он смотрел на нее, тем больше его завораживала пленительная непорочность ее дерзкой наготы. Ее длинные пышные волосы, на всех фотографиях закрывающие лицо, казались искусно уложенными, чтобы скрыть также и контуры плеч. Мысль о том, что она может навсегда остаться безликой и безымянной, сводила его с ума и заставила методично и страстно исследовать ее шею, груди, линию живота, форму бедер в надежде отыскать родинку, шрам, хоть что-нибудь, чему он однажды отыщет пару на теле из плоти и крови.

Он отметил необычно большие ареолы ее грудей. Лишь однажды он видел такие — у своей бывшей любовницы, домохозяйки, бывшей в то время на седьмом месяце беременности. Но в обнаженной из Белого дома ничто не выдавало беременности.

Во время своего неожиданного визита к отцу Остен улучил минутку и, оставшись в спальне один, переснял фото Вали. На следующий день он проявил пленку, сделал отпечаток и сравнил с увеличенной фотографией. Валя была одета, а женщина из Белого дома обнажена, женщин фотографировали в совершенно разной обстановке, но когда он положил карточки рядом, сходство угла съемки и поз оказалось совершенно невероятным. И хотя столь же невероятным показалось ему, что два фотографа сняли своих моделей под столь причудливым, почти извращенным углом, все же могло и такое случиться.

Помимо всего этого, еще одно обстоятельство беспокоило Остена. Донна говорила ему, что собирается позвонить Патрику Домострою и попросить его сделать обстоятельный разбор техники ее игры. Это, утверждала она, поможет ей решить, принимать ли участие в Варшавском конкурсе. Международный фортепьянный конкурс имени Шопена проводится раз в четыре года, так что, если она не попытается в этом году, другого шанса может и не представиться.