Пинбол

В последний вечер Музыкальных недель я, в числе прочих избранных, сидел за столом для почетных гостей с пианисткой и ее мужем, молодым бизнесменом. Во время еды я заметил, что пианистка украдкой на меня посматривает; однажды я даже поймал ее пристальный взгляд. Смущенный ее красотой, а также присутствием мужа, я обменялся с ней не более чем несколькими замечаниями, в частности о том, что артисту нужны в равной степени как уединение, так и публика, и эта очевидная для нас обоих мысль показалась кому-то из присутствующих спорной.

В разгаре дискуссии я встал из-за стола и направился в уборную, расположенную на первом этаже, и на темной лестнице услышал за спиной женский голос, окликнувший меня по имени. Это была пианистка.

– Я должна извиниться, господин Домострой, за то, что таращилась на вас весь вечер, – произнесла она.

– Я польщен, – ответил я. – Мне давно хотелось с вами познакомиться.

– Мы с вами познакомились задолго до этого вечера. – Она подошла так близко, что лицо ее оказалось под лампой, и я снова почувствовал всю силу ее красоты.

– Я слышал вашу игру, но не думаю, что нам приходилось встречаться.

– Не приходилось. – Она положила руку мне на плечо. – Однако я много раз писала вам. И не подписывала свои письма. Я завершала их нотами.

Я вздрогнул. У меня заколотилось сердце.

– Из «Желания», мазурки Шопена, – прошептал я и начал читать стихи на те музыкальные отрывки, которые она посылала:

Будь я солнцем в синем небе,
Лишь тебе бы воссиял;

Будь я птичкой в этой роще.
Никуда б не улетал;

Пел бы под твоим окошком
Для тебя одной на свете.

Не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями об этих письмах и видя прямо перед собой прекрасное воплощение рожденных ими фантазий, я взял ее за плечи, притянул к себе и обнял.

– Я любил твои письма, – говорил я. – Они заставляли меня постоянно думать о тебе и ждать тебя так, как я не ждал никого. Это было пять лет тому назад. Пять лет! Подумать только, какими могли быть эти годы, если бы мы встретились.

Она взяла меня за руки.

– За обедом я смотрела на твои руки и думала о том времени, когда готова была весь мир отдать за одно твое прикосновение. Я буквально потеряла голову от тебя, от твоей музыки, от всего, что связано с тобой. Я видела все телепередачи, в которых ты принимал участие, читала о тебе в газетах, ходила на каждый твой концерт. И хотела лишь одного – чтобы ты полюбил меня.

– Стоило тебе только представиться, и ты добилась бы своей цели, – ответил я с горечью. – Я любил женщину, писавшую те письма. Я мечтал о ней постоянно, о ней и о нашей совместной жизни. Я готов был пожертвовать всем ради того, чтобы быть всегда рядом с этой женщиной. – Я вновь притянул ее к себе, зарылся лицом в ее волосах, прижался к ней всем телом. – Она покачивалась в моих объятиях. – Готов и теперь. Только скажи, что ты по-прежнему этого хочешь, и мы будем вместе.

Она, словно колеблясь, отвела глаза и напомнила мне, что у нее есть муж.

– Ты любишь его? – спросил я.

– Люблю? Возможно, нет. Но он мне совсем не безразличен, – ответила она. – И у нас есть ребенок.

– Мы можем стать любовниками, – не отступал я.

Она отвернулась.

– Я написала однажды, что люблю тебя. Это по-прежнему так. Но если я буду скрывать свою любовь, то почувствую, что извращаю ее, делая постыдным то, что было естественным.

– Так зачем скрывать ее? – спросил я, еще крепче прижимая ее к груди. – Я не хочу потерять тебя снова.

Она высвободилась из моих объятий:

– Муж любит меня. Он проявил по отношению ко мне истинное великодушие. Без его поддержки я не смогла бы стать тем, кто я есть. Я не могу оставить его.

Когда она уходила, я сказал:

– Пожалуйста, напиши мне опять.

На следующий день они с мужем покинули Кранс-Монтану. Вначале я просто трепетал при воспоминании о том, что сжимал любимую женщину в объятиях, и лишь позже начал осознавать свою потерю. В ожидании письма я думал о ней непрестанно, представляя наши тайные свидания – после ее концертов, в больших отелях нью-йоркской Вест-Сайд; в гостиницах на окраинах Парижа, Рима или Вены; в мотелях Лос-Анджелеса; в отдельных кабинетах роскошных вертепов Рио-де-Жанейро. Но она не написала, и я начал проводить долгие часы, читая и перечитывая ее старые письма. Себя я в то время ни во что не ставил – ни свою музыку, ни свое существование вообще, – ибо я не смог удержать ее в тот единственный раз, когда у меня была такая возможность. Глядя на телефон, я испытывал невыносимые муки, но позвонить ей не смел. Словно доведенный до отчаяния школяр, влюбленный в свою учительницу музыки, я строил изощренные планы, как выследить ее, устроить все так, чтобы мы вдруг столкнулись якобы случайно, однако ни разу не решился воплотить в жизнь эти ребяческие замыслы.

А несколько месяцев назад я узнал, что ее муж погиб в автомобильной катастрофе.

– Вот как? – Андреа потянулась за щеткой для волос. – Так почему же ты не попытался найти ее?

– Зачем?