Пинка Удаче

— Что, прости?..

— Да, провожу… — Лён вздохнул поглубже, чтобы голос его не подвел посреди заготовленной фразы… — с надеждой, что в следующий раз, ну, во время следующего свидания, никто не будет торопить нас с тобою…

— Да ты что? Так и быть, надейся. Загаданное желание, кстати, благодаря твоему шарику сбылось стопроцентно: сегодня на гарнир макароны, а никакое не пюре.

* * *

— «И ты обманут, и тебя обманут» — Тоже мое!

Лук заметил Лёню Меншикова несколько раньше, чем тот его, еще когда он и девочка, оба в форменной лицейской одежде, сворачивали от Иоаннова моста влево, к Неве, но Лук с Эльгой пошли прямо, обоим в этот день было не до скупых красот городской весны.

— Не беси меня, Лук, не беси, я только об одном тебя прошу! Неужели, хотя бы однажды ты не способен нормально поговорить, без твоих дурацких вывертов и шуточек.

— Так… а я и так…

— Пожалуйста!.. Дай мне договорить!

— На.

— Что? Не поняла?

— Ты сегодня только и делаешь, что говоришь за нас обоих. Но я не против от этого и говорю: «на»! В знак согласия.

— Ты наглый, спесивый и бездушный тип. Доставший меня и всех.

— Чем же это?

— Всем.

— А еще конкретнее?

— Лук, ты надо мной измываешься? Мне все заново повторять?

— Нет, повтори основное, без эмоций и определений, вызванных эмоциями.

— Повторяю: ты бездушное животное! Неблагодарное, при этом.

— Какая славная бэйба, эта Эльга Дорси! Гиятуллина — Дорси.

— Вот, опять! Да, и еще! Я уже никогда не буду для тебя бейбой!.. Ни бейбой, ни нянькой, ни секретаршей… никем! Ты уж извини. У меня теперь другая личная жизнь. Я давно собиралась с духом, чтобы тебе это сказать.

Именно данную стадию разговора дяди Лука и его спутницы засек Лён, покуда Катя ворковала по трубке с домашними, но и он, и собеседница Лука не умели читать руны в Луковых жестах и взглядах, а у Лука на душе было хреново до тошноты еще задолго до решающего разговора с Эльгой.

Жизнь вильнула в очередной раз, превратившись из более или менее укатанной тропы в ухабистое бездорожье, приведшее маленького мальчика Лука в мрачный лес на болоте, битком набитый всяческой нечистью, пока еще невидимой из-за деревьев и кустов, но ощутимой, осязаемой, реальной. И пожаловаться-то некому. Да, одиночество позволяет обрести сосредоточенность, почти свободную от бесконечных забот о хлебе насущном для себя и своих близких, но, в определенные дни и минуты, оно же лишает человека опоры и поддержки тех, кому ты не безразличен. Попробуй-ка, заболей раком желудка!? Или, хотя бы, просто впади в хандру, ощути утрату вдохновения, потеряй источник заработка?.. Будучи одиноким?..

Бездействующая трубка самопроизвольно греется — и, на первый взгляд, это совсем не причина, чтобы сходить с ума и покрываться гусиной кожицей тревоги. Но у Лука две трубки, за последние недели он раз пять менял местами симки, мегафоновскую и эмтээсовскую, нарочно менял — получая неизбежный результат: непонятное нагревание бездействующей трубки послушно следует за симкой, совершено игнорируя конструктивную разницу между филипсом и сонькой в трубочном «железе». То есть, странное поведение железа зависит от телефонного номера. Во всех шпионских справочниках данный признак стопроцентно обозначает прослушку телефонного номера. У него, у Лука! Кто-то прослушивает разговоры! Ну-ка, рискни, поделись открытием с окружающими, поведай о нем друзьям, или тем, кого принято в современных урбанистических джунглях называть друзьями? — Засмеют, в глаза добродушно и утешающе, а заочно со злорадством, презрительно и без малейшего сочувствия. Да Лук и сам отлично понимает абсурдность подозрений своих, ибо не родилась еще в пределах Солнечной системы спецслужба, способная тратить ресурсы, людские, временные и финансовые, дабы спуститься столь глубоко в долины, чтобы осуществлять слежку за столь малым сим этого социума… Проще говоря — нахрен он кому сдался в этом бушующем мире, кроме нескольких святых отморозков издательского дела, да и тех больше интересуют девки, коньяк, бабло и рыбалка… Некоторых еще — религия. А вовсе не образ мыслей одного из авторов, имя которым — легион.

— …собен хотя бы здесь не демонстрировать мне тут эрудицию Людоедки-Эллочки, ты же писатель!

— А что я такого сказал?

— А ничего! Ты сказал: «Вона как!» — семь раз, и «Кто бы мог подумать?» — пять раз. Впрочем, это очень идет к твоему нынешнему, не слишком-то удачному, имиджу стареющего маргинала.

— Да, я так сказал. И что?

— А ничего! Кроме того, что эти дурацкие фразы на все случаи жизни я от тебя слышала миллион раз, в плюс к сегодняшним! Вот, зачем ты постригся наголо?

— Я побрился, просто они уже отросли за эти дни. Хорошо. Что именно, исходя из твоей системы представлений, должен был бы я сказать, услышав о твоей «новой личной жизни»?

— Что ты должен был бы сказать? Ты?

— Да.

— Ну… удивиться… Спросить — кто он? Возмутиться, в конце концов, а не так… как дятел упрямый и отстраненный…