Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Дорогой Борис.

Ездил в Лондон. В Folkstone меня арестовали по распоряжению центральной лондонской полиции, посадили в клоповник и на следующее утро в ближайшим пароходом отправили обратно во Францию. С трудом добился, чтоб не извещали об этом французскую полицию. Иначе меня выслали бы и из Франции.

Когда был в последний раз в Лондоне, начальник полиции сказал мне, что могу быть в Англии беспрепятственно. С тех пор ни в Лондоне, ни где бы то ни было, не сделал ничего, что могло бы подать повод к такому со мной обращению. Бумаги мои на этот раз были гораздо убедительнее, чем в прошлый.

В Folkstone узнал, что мое имя внесено у них в список лиц «нежелательных иностранцев» после моего выезда из Англии. Месяц тому назад там арестовали приехавшего бельгийца, похожего на меня, и отпустили дальше, только когда он сумел доказать, что он

Слежка и вмешательство русской полиции должны быть исключены, ибо пропустили в Лондон ехавшего со мной еврея, оттоманского подданного, с которым пробыл вместе в разных городах две недели. И пропустили по документам гораздо менее убедительным, чем мои. У меня было свидетельство президента генуэзского порта о моем русском подданстве и респектабельности моей личности с визой английского консула.

Единственно возможная причина – твое письмо, написанное мне в Лондон в сентябре. Присланное мне позже Карповичем³⁵.

Хоть и ложно, но ты предполагал, что я поехал тогда в Лондон говорить с Греем о деле, так тебя взволновавшем. Ты знал, что все письма в Англию вскрываются. Об этом было напечатано в газетах. И в такое время ты написал мне, что мои разговоры с Греем шантаж. По легкомыслию, другого объяснения допустить не могу, ты не подумал, что на основании твоего письма меня могли немедленно арестовать. В свое время письмо твое не имело конкретных для меня последствий, п<отому> ч<то> не застало меня уже в Англии.

Ты, вероятно, писал об этом к Карповичу. И вся переписка читалась полицией.

Если мое предположение верно, а я его считаю единственно возможнымг, ты фактически, хоть и по легкомыслию, сделал на меня донос. И ложный. Ибо в Лондон я ездил не за тем, что ты предполагал. И если бы твои предположения были верны, тебе следовало подумать об опасности и неуместности таких радикальных мер. Ты скомпрометировал меня лично и важное дело, которому я нужен и с которым связано мое имя. Хоть легкомысленно, но ты совершил большое преступление, а не «проступок».

До сегодня заняться этим делом не мог. Теперь мне надо его разрешить. Мне надо быть в Лондоне. Хотел говорить с тобой лично, чтоб установить фактическое положение дела и сообразить, что делать. Телефонировал тебе несколько раз. Не хотел писать тебе. Предупредил поэтому Л.Г.³⁶, знавшую мой адрес. Она не могла не предупредить тебя о происшедшем. А сегодня узнал у твоей консьержки, что ты уехал. Не потрудившись повидаться со мной. И опять-таки поступил очень плохо с точки зрения элементарной внимательности, обязательной для уважающих друг друга и себя людей.

Что сделаю, не знаю. Но предупреждаю тебя, что в случае надобности не посчитаюсь с тобой. Предупреждаю тебя, что ты не можешь без моего предварительного согласия говорить кому бы то ни было, что меня выслали из Англии как «нежелательного иностранца». Ибо речь идет не о наших с тобой принципах, а об интересах и

Письмо это покажу И.А. Рубановичу, которому как представителю партии может быть придется вклиниться в это дело. Сообщи немедленно, писал ли ты и что именно Карповичу.

Люблю тебя от всей души. Хорошо. Отношения своего не меняю и теперь. Но эти «инциденты» между нами заставляют меня думать, что мы можем стать большими врагами. Очень жалею об этом.

Обнимаю тебя. Глубоко жалею об огромной преступной нелепости, которую ты сделал, зарвавшись в твоем самомнении.

П. Рутенберг

Мой привет и сердечные поздравления Марье Александровне³⁷ и Евгении Ивановне³⁸.

У вас живет Ксен<ия> Ксеноф<онтовна>³⁹, у которой нечего делать и есть много приятелей в Генуе, для которой интересная тема для переписки, вероятно, клад. Она не должна знать об этом инциденте. А если знает, никому не должна писать об этом⁴⁰.