Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Возможно, некоторые члены Исполкома конгресса посчитают, что в связи с освобождением русских евреев их задача выполнена и поэтому им в конгресс-движении уже больше нечего делать.

Это их право, и они могут выйти из него. Но обязанность тех, кто остается, как бы ни было мало или велико их число, пойти дальше и энергичнее, чем до сих пор, с созывом конгресса.

Деятельность Рутенберга в конце концов принесла свои плоды: АЕКон приобрел реальные очертания. Произошло это, правда, позднее, в 1918 г., когда самого зачинщика в США уже не было – еще в июле 1917 г. он отправился в Россию в погоне за воплощением другой своей мечты – воспользоваться благоприятной ситуацией свержения царизма и рождением демократической республики как плацдармом для распространения «этого сладкого слова – свобода» еще шире и еще глубже в России и за ее пределами. Первым президентом АЕКон стал Джулиан Уильям Мак (1866–1943), известный юрист и основоположник (наряду с Л. Маршаллом и С. Адлером) подвергавшегося рутенберговской критике АЕКом. Несмотря на умеренный национализм АЕКом, высшие еврейские интересы тем не менее взяли верх. Но это уже иная история, к которой Рутенберг отношения не имеет.

Еврейский национализм или русская демократия?

Итак, весной и летом 1917 г. основным вниманием Рутенберга завладевает Россия. Для характеристики его настроений в этот период показателен следующий мемуарный фрагмент:

Русская революция должна побрататься (fraternize) с германской революцией, – говорил он <Рутенберг> одному американскому знакомому. – Вскорости мы достигнем Соединенных Штатов Европы.

И когда тот, реагируя на эту тираду, сказал, что Рутенберг действительно революционер, имея в виду преобладание в нем не столько национал-сионистских, сколько социал-революционных идей и настроений, ответ был такой:

– Я русский еврей, – кем я еще могу быть? Имея демократическое правительство, евреи будут самыми горячими патриотами России (цит. по: Szajkowski 1972-74,1: 202).

Исключительно в политической ауре русского революционера, сокрушителя устоев старого мира, воспринимали Рутенберга местные, американские сионисты. В предыдущей главе уже приводились слова Л. Липского о том, что по улицам Нью-Йорка он, подвластный болезненному инстинкту слежки и конспирации, пробирался, крадучись и озираясь. Процитируем этот занятный фрагмент полностью. Липский пишет, что рутенберговские

карманы казались набитыми всевозможными секретными бумагами, планами, сведениями. По нью-йоркским улицам он ходил, крадучись и озираясь по сторонам, не ведется ли за ним слежка. В чужом для себя обществе хранил гробовое молчание, но среди своих голосом, в котором звучали металлические нотки, разворачивал грандиозные далеко идущие планы, призванные мобилизовать слушателей содействовать ему в том, чтобы перевернуть мир вверх дном. Это кипение на время прекращалось: находясь в Нью-Йорке, все-таки вдалеке от театра реальных событий, не зная, где, когда и кем будет взбаламучен революционный потоп, Рутенберг был столь же беспомощен, как моряк, не сумевший достичь иностранного порта (Lipsky 1956:124-25).

Как отмечено в книге Я. Яари-Полескина, в Америке Рутенберг встречался с Л. Троцким (Yaari-Poleskin 1939: 150-51). Произойти это могло в течение тех двух с половиной месяцев, с 13 января до 27 марта 1917 г., которые Троцкий провел в Нью-Йорке, покинув его сразу же, как только пришла весть о произошедшей в России революции.