Позиция В. Джойнсона-Хикса, при всей ограниченности и однобокости информации, на которую она опиралась, была все же вполне легитимным выражением беспокойства государственного мужа. Но вот когда на том же заседании ярый антибольшевик Рутенберг был обвинен в большевистских симпатиях, это уже было явным отголоском приведенного выше одесско-константинопольского доноса 1919 г. «Nothing is more untrue» («Нет ничего более ошибочного»), – воскликнул, возражая на это, У. Черчилль (Gilbert 1975: 658), который как никто другой был осведомлен о подлинных политических взглядах и симпатиях Рутенберга. Черчилль выступил на этом заседании с большой речью, основной пафос которой заключался в поддержке политики, проводимой Великобританией в Палестине вообще, и в решительной защите Рутенберга персонально. В ответ на зачисление Рутенберга в ряды большевиков он сказал:
Здесь говорится, что г-н Рутенберг – русский большевик. Нет ничего более ошибочного. Он русский, но не большевик. Он был изгнан из России большевиками. Будь он большевиком и явись в министерство колоний просить о концессии, я бы посоветовал ему отправиться в Геную67
.Он был одним из тех социал-революционеров, кто боролся против тирании тогдашнего царского правительства и кто после <Октябрьской> революции избрал путь борьбы с еще большей тиранией большевиков, сменивших царя. Его убеждения оставались совершенно неколебимыми…
После бегства <от большевиков на юг России> господин Рутенберг оказался в Одессе. Там он служил во французских оккупационных войсках и сделал немало для спасения множества жизней тех, кто был замешан в антибольшевистской деятельности. К нему относились как к незаменимому работнику, и отзывы о нем содержали высокую оценку. Наряду с этим нет никаких сомнений, что с написанным им жизненным отчетом не смог бы тягаться ни один из тех, кому выпало счастье прожить в стране, отличающейся устойчивостью и порядком (Great Britain: 339, см. также: Gilbert 1975: 658-59).
Именно тогда в речи Черчилля и прозвучали слова о якобы сделанном Рутенбергом, но не реализованном Керенским предложении вздернуть Ленина и Троцкого и тем самым резко изменить ход мировой истории.
Вернемся, однако, к приведенному доносу. Сам Рутенберг подозревал, что он родился в недрах белогвардейской контрразведки – вверху первой страницы имеется фраза, написанная его рукой:
Донос, представленный французской контрразведкой в Константинополе. Автор доноса будто бы начальник русской контрразведки Орлов68
. Копия прислана парижским «Union», 4/7/ <1>91969.Если Рутенберг не ошибался и автором этого кляузного сочинения действительно являлся Владимир Григорьевич Орлов (1882–1941), знаменитый мастер российского сыска, начальник контрразведки в армии Деникина (кстати сказать, приятель упоминавшегося выше С. Рейли70
), оказавшийся на каком-то этапе своей головокружительной биографии в группе Савинкова71, вознамерившейся в 1922 г. ликвидировать участвовавшую в Генуэзской конференции советскую делегацию (Г.В. Чичерин, Х.Г. Раковский и др.), закончивший свои дни в руках гестапо (более подробно о нем см.: Черкасов-Георгиевский 2004; Черкасов-Георгиевский 2004а), имеется лишний повод убедиться в том, сколь глубоким юдофобским озверением была проникнута белогвардейская офицерская масса даже по отношению к тем, кто, подобно Рутенбергу, верой и правдой служил антибольшевистскому добровольческому делу.Одновременно с этим в упоминавшемся выше «Дополнении» Рутенберг высказывал, как кажется, небезосновательное подозрение о причастности к доносам и своего противника Андро: