Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

4. По-видимому, правомерно говорить и об обратном влиянии – опыта радиошифровок военных донесений эпохи Первой мировой войны на язык авангардной поэзии, см.: Хазан 2004: 52.

5. Так, например, Горький, по свидетельству В. Сержа,

требовал сохранять жизнь провокаторам, они представлялись ему обладателями уникального социального и психологического опыта. «Эти люди – что-то вроде чудовищ, которых надо оставить для изучения» (Серж 2001:122).

Ср.:

Психологически все эти предатели и провокаторы, ставшие революционерами, и эти конспираторы-революционеры, ставшие предателями, представляют собою разновидность необузданных художественных натур, не умеренных нравственным чувством, как выразился Н.К. Михайловский о<б> Иоанне Грозном (Негорев 1906: 301).

Н. Негорев – «редакторский» псевдоним в журнале «Театр и искусство», которым пользовались А.Р. Кугель, О. Дымов, И.Р. Кугель, П.М. Ярцев, В.А. Линский и др.

6. При этом следует подчеркнуть не только традиционное отношение к Савинкову как к писателю-революционеру, что объективно отражает его двуипостасный облик, но и тот факт, что некоторые его «товарищи по оружию» говорили о беллетризованности

ВТ (см.: Тютчев 1924: 49–72,

cd: Тютчев 1925:117-38).

7. Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь (наст. фам. Дикгоф; 1885–1939), литератор и политический деятель. Родился в Томске, учился в С.-Петербургской военно-медицинской академии, на медицинском факультете Цюрихского университета. Член партии эсеров. После казни Гапона эмигрировал. Сотрудничал в газете «Русские ведомости», журналах «Заветы» и «Вестник Европы». В годы Первой мировой войны находился в рядах французской армии. После Февральской революции вернулся в Россию. В сентябре-ноябре 1917 г. – чиновник для особых поручений при помощнике по политической части начальника штаба Ставки ВГК В.В. Вырубове. Участник руководимого Савинковым антибольшевистского восстания в Рыбинске, см. его воспоминания: Дикгоф-Деренталь 1923: 57–76. В 1920-21 гг. – зам. председателя Политического отдела Русского политического комитета в Польше. В октябре 1921 г. выслан из Польши. В 1922 – август 1924 гг. жил в Париже, выполнял роль секретаря Савинкова.

16 августа 1924 г. вместе с Савинковым перешел польско-советскую границу, арестован в Минске, но затем был освобожден. Работал в ВОКСе (Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей), сопровождал иностранцев в поездках по СССР. Автор пьес «Ванька-Каин» (М., 1927), «Таинственный жилец» (М., 1928) и либретто оперетт «Фиалки Монмартра», «Сорочинская ярмарка», «Чарито». 26 декабря 1936 г. арестован и 20 мая 1937 г. приговорен Особым совещением при НКВД к 5 годам лишения свободы, отбывал наказание на Колыме. Расстрелян. См.: Дик-гоф-Деренталь 1921; 1922; 1923а.

Литературное дарование Дикгофа-Деренталя было довольно скромным. С. Рейли, пытавшийся пристроить его повесть-сценарий в Голливуде, писал 7 декабря 1923 г. Савинкову:

Я не хотел руководствоваться своим собственным мнением, поэтому перевел выдержки из нее <рукописи> вслух знакомому издателю. Он всецело со мной согласился. Она совершенно невозможна. Как могли Вы думать, что здесь напечатают подобную галиматью? Ведь это тихий ужас во всех отношениях. Ни искры таланта! Последний «желтый» журнал – и тот не напечатает. Даже в самом апогее моды на пинкертоновские романы (вроде тех, которые покойная газ<ета> «Копейка» печатала продолжениями) – такого хлама не напечатала бы. О фильме, понятно, и говорить нечего (цит. по: Гарэтто и др. 1993:154).

Тем не менее Дикгоф-Деренталь как писатель имел своих читателей-сторонников. Перед тем как в «Русском богатстве» была напечатана его повесть «Проступок» (1908. № 10–12), А.Г. Горнфельд забраковал ее, а В.Г. Короленко поддержал. 17 июля 1908 г. он писал Горнфельду:

Мне кажется, Вы отнеслись к Деренталю слишком уж строго. По моему мнению, единственный недостаток рассказа – значительная растянутость. Развитие сюжета идет слишком тихо, через долгие описания и диалоги. Но люди – живые. В нашей легальной литературе, да и в нелегальной, конечно, этот разряд людей брался только со стороны их «дела». Тут люди с их стремлениями, индивидуальностями и страстями, на фоне которых «дело» является частным случаем. По-моему, ночной разговор двух женщин (главной героини и хозяйки) вещь прямо художественная. Я ждал некоторых разногласий, но резкость Вашего отзыва превзошла мои ожидания. Думаю, что это результат какой-нибудь временной идиосинкразии. Мне жаль отказываться от этого рассказа. Хотелось бы, чтобы было покороче, но боюсь, что это манера автора, с которой трудно сладить. Мне кажется, однако, и кажется вполне определенно, что напечатать следует (Короленко 1924: 25).