Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Читая все это, Рутенберг (его записки были опубликованы в том же номере «Былого»), не мог не проецировать жесткий и, скорей всего, справедливый бурцевский анализ на свою роль в этом деле и не сознавать, что Азеф использовал его в «большой игре» могущественнейшего Рачковского, имевшего целью устранить Гапона. «Святая злоба», и нервы, и пролитая кровь – все становилось фарсом в свете этой обнажившейся вместе с разоблачением Азефа правды, которая, хотел того Рутенберг или нет, указывала на то, что его руками исполнялась чужая и чуждая ему воля. «Секира в руках Центрального комитета», как он отзывается о себе в романе Мстиславского (Мстиславский 1928: 285), по дьявольской воле «великого провокатора» превращалась в разящее оружие в руках Департамента полиции. Двусмысленное положение, в котором оказался Рутенберг, дало повод А.И. Спиридовичу («жандармскому историку», как его назвал рецензент одной из его книг, см.: Берлин 1922: 144) заявить категорически и безапелляционно о том, что-де г-да Рутенберги и К° толкнули Гапона «на безумный, но столь нужный для их революционного успеха поступок» (эта цитата приводилась в прим. 15).

А.И. Спиридович был автором многих ценных в историческом отношении книг и статей, но едва ли он мог сочувствовать Рутенбергу, который мучительно переживал драму гапоно-азе-фовского бесчестия, низости и продажности и который, как выяснилось впоследствии, в дополнение ко всему вынужден был нести за это ответственность.

На эту драму художественная литература не отреагировала, хотя сама топика революционного террора с провокаторской проблематикой в центре него занимала писателей как метрополии, так и эмиграции. Вышедший через год после «На крови» Мстиславского «Генерал БО» Р. Гуля взволновал даже такого искушенного читателя, как И. Бунин. По воспоминаниям И. Одоевцевой, на ее вопрос, «читал ли он роман, Бунин воскликнул:

– Еще бы! Будь ему неладно. Ах, уж этот Гуль! Безобразие, да и только! Гуль вцепился в меня, втащил меня в кабину лифта и катает вверх и вниз, на шестой этаж, туда и обратно, без отдыха и срока. И я не могу протестовать, я подчиняюсь ему и читаю, читаю, глотаю страницу за страницей. А мне хочется отложить книгу, передохнуть, позевать, захлопнуть книгу и пройтись по воздуху. Куда там, – вцепился, не выпускает. Необходимо, чтобы были скучноватые страницы, остановки, пустые места. А у Гуля все так стремительно летит, ни строчки, ни слова лишнего, такая динамика, такое высокое напряжение, так все бурлит и кипит, что того и гляди, все лопнет, разорвется, как «лейденская банка» (Одоевцева 1974: 9)⁴⁵.

Переработанный из «БО» роман Р. Гуля «Азеф» (1959) завершается изображением подлинного шока, испытанного одним из участников этой истории, Савинковым, после разоблачения «великого провокатора»: