Читаем Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) полностью

Кстати, о Бурцеве бедном. Бывает, что отличная охотничья собака к старости совсем теряет чутье. Это случилось и с Бурцевым. Хуже всего, что сам-то он этого не знает и лезет, к беде своей, на охоту. Сейчас запутался в такую историю, в такой клубок, что вчуже стыдно и дотронуться. Просто – подальше (Гиппиус 1992: 303).

К расследованию «марксистской составляющей» арабских беспорядков обращался Л. Троцкий, к тому времени депортированный из Советского Союза. Когда летом 1932 г. к нему обратился редактор идишской газеты «Unzer Kamf» Лазарь Клинг, попросивший высказать отношение к разгрому арабскими экстремистами еврейской религиозной школы в Хевроне, ответ хотя и был несколько уклончивым, но все же по-своему небезынтересным. Троцкий писал Клингу (письмо датировано 7 августа 1932 г.):

Относительно Вашего вопроса о событиях в Палестине я как раз сейчас собираю материалы. В частности, я ожидаю их от одного американского марксиста, находящегося ныне в Палестине. Товарищ Натан также отправил мне ценные материалы. Это даст мне возможность выразить свое мнение о событиях 1929 года более определенно и сделает для меня самого более ясным, в какой мере движение арабского национального освобождения (антиимпериалистического) соединено с элементами исламской реакции и антиеврейскими погромными настроениями. Мне кажется наличие этих элементов вполне очевидным (цит. по: Nedava 1971: 202).

«Бороться сейчас с большевистским правительством время неподходящее»

Новый сюжет отношений Рутенберга с Бурцевым, который окрашен совершенно иными, отличными от изложенного выше интонациями, приходится на январь-февраль 1936 г.

В качестве реакции на поднимавший голову фашизм и германскую опасность, становившиеся в 30-е гг. все более серьезным фактором мировой политики, многие вчерашние антибольшевики занимали просоветскую линию, видя в успехах социализма единственный оплот противостояния нацизму и мировой катастрофе. Это случилось, например, с учителем и другом Рутенберга X. Житловским, который под воздействием трагедии евреев Германии во второй половине 30-х гг. приветствовал «биробиджанский проект» и даже находил оправдание кровавому сталинскому террору. Каковы были политические настроения Рутенберга в эту пору? Вишняк, упоминающий некоторых из тех, кем овладел «нездоровый патриотизм» к Советскому Союзу, наряду с именами «честнейшего и чистейшего Пешехонова» и «"возвращенцами” другого типа: Алексеем Н. Толстым, Ключниковым или генералом Слащевым», включает в данный перечень и Рутенберга, который, по его словам, был среди тех, кто поучал

как раз накануне разгара сталинского террора 1936 года, что «в условиях нынешней России и Европы вредно и безнравственно вставлять палки в большевистские колеса. Не только неосмысленна, но вредна и безнравственна всякая пропаганда, направленная против большевистского режима, не говоря уже о прямой борьбе с ним. Ибо, ударяя по Сталину, – как-никак символу советского единства и средоточию большевистской энергии, – бьют неизбежно и по России» (Вишняк 1970:173).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза