Пиноктико

— О! — Феликс поднял вверх указательный палец, и я понял, что сейчас пойдёт поток баек о жизни «воздушного Гуддини»…

— Ладно, спасибо тебе, Феликс, — сказал я, — мне теперь надо идти.

— Куда, если не секрет?

— В пинакотеку, хальт!

Только пинакотеки мне в тот момент и не хватало…

Я всё же упрямо продолжаю считать всю эту историю выдумкой моего безбашенного папаши, который по какой-то причине решил напоследок отрезать «пуповину», связывавшую его с миром и соответственно — со мной…

Отделить, то есть, себя от меня… Зачем это ему было нужно, я по-прежнему могу только гадать, но почему мне это было НЕ нужно, я теперь знаю слишком даже хорошо… Ему-то что, он и в этом мире парил, как парят, наверное, только ангелы — в том, так что в том ему уже совершеннейшее, надо полагать, раздолье…

Наверное, он и в самом деле был не физический мой отец… Я сделан из другого материала… Какого-то тяжёлого… Я вешу больше, чем можно подумать, глядя на меня… и не то чтобы я при этом был какой-то ширококостный… Нет, просто кости тяжёлые — так, во всяком случае, объясняла Штефи мне мой вес… И просила не наваливаться на неё, не обнимать её ногой, когда мы лежали рядом… Да и рукой часто просила не обнимать, сбрасывала с себя на ходу мою руку…

А теперь я стал и сам для себя тяжёлым — на подъём… Я не растолстел, нет, я уже всё объяснил… Я лежу в постели, потягивая какую-то гадость… Слова, которые я при этом бормочу, не имеют никакого смысла… Это и не проклятия — кого мне проклинать? Это как если бы я не пил виски, а полоскал ими горло… Рык такой периодически раздаётся из моей гортани… Но никто не слышит — окна закрыты, жалюзи опущены… Иногда я немного подтягиваю брезентовый ремешок, открываются многочисленные щелочки, я подглядываю в одну из них… Но ничего там не вижу интересного, и щелочки схлопываются в полный мрак…

Сейчас я даже думаю, что если отец всё-таки меня надул со всей этой историей, возможно, что смысл аллегории в том и заключался… Что я в сознательном возрасте вернулся в «бункер»… Потому что то, как я провожу свои дни, не больно-то отличается от того, что было, если б я остался в «приёмнике» и каким-нибудь там образом не подох… Понятно, что Ахиму было обидно наблюдать, как я пропускаю один день за другим — я запросто могу проспать несколько дней, а потом не спать неделю, зависая, скажем, на каком-то гоа-парти…

Вот он и решил напоследок меня «подколоть»…

Но я хитрый, Ахим, меня так просто не проведёшь…

Хотя и отец мой, конечно, стреляный воробей, умудрился это так сказать, что не переспросишь и так никогда ведь и не узнаешь наверняка, правду он сказал или шутить изволил… Что я, дескать, появился на свет из какой-то железной п…ы…

Но, так или иначе, как и все его «педагогические» меры, этот его последний «understatement» привёл к прямо противоположному результату… Я лежу уже n-й день в постели, бормоча какую-то абракадабру… Ну да, ну да, теперь я это ещё и стал записывать — последняя стадия, наверное… Притом что на бумаге мой образ выглядит ещё более бессвязно: я полистал назад и увидел, что вчера писал, что я такой весь из себя невесомый, волновой… А сегодня — что тяжёлый, кости свинцовые…

Ну и что? Так оно и есть…

«One day you are a statue, one day you are a bird…».

Наконец я расправил крылышки…

Во всяком случае, напевая «Spread your wings and fly away…», я вырулил из гаража на своей колымаге («Вольво» 1990 года) и устремился куда-то в сторону жизни…

Your dady’s is rich, and your mama’s good looking… So hush, little baby… Я не ожидал, что сегодня будет так много народу… Мне не сразу удаётся пройти во второй зал — я люблю сидеть во втором зальчике и смотреть в первый…

После некоторых усилий это мне удаётся… А по дороге и разжиться стаканом водки со льдом… И вот я стою на своём месте и рассматриваю окружающих… Не то чтобы бесцельно — с момента расставания со Штефи прошло уже два месяца, и, может быть, единственное спасение для меня в том и состоит теперь, чтобы найти себе здесь очередную Штефи-Монику-Петру-Генриетту…

Чтобы было тепло хотя бы с одного боку, чтобы не думать ни о чём… Когда вдвоём, не нужно думать… Это даже вредно, как правило, думать, когда вдвоём…

Я стою и разглядываю окружающих… Рядом со мной — две классные девицы… Особенно одна… Но вторая тоже ничего…

Одна на высоком стульчике, другая тянется к ней снизу, сидя почти на полу, на таком выступчике из стены… При этом обе покрыты татуировками… Которое они как раз и сравнивают в этот момент: одна закатывает рукав, другая — брючину… Кажется, у них там одни и те же рисунки… И поэтому они так рады… Обе девицы по-своему хороши, но я теперь загипнотизирован их общей татуировкой (сине-красные цветочки репейника, насколько мне отсюда видно, может быть, вперемешку с черепами), и не уверен, что они вообще существуют по отдельности…

Где-то я недавно читал, наверное, в той же «SZ», для чего природа так раскрасила зебр…