Пиноктико

А вот живопись была неразрывно связана с явью… Историю об украденных картинах Ахим рассказал мне наяву, кроме того, сами казармы, в отличие от казарменных снов, были пристанищем художников… Их полотна были большей частью абстрактны… Кое-где на холстах проступали какие-то абрисы, иногда совершенно отчётливые, помню китайца с длинными волосами, показывавшего мне мясные полотна, сочный такой, салонный сюрреализм, но это было исключение из правил… В основном же, я видел в комнатах, часто перегороженных висящей материей, абстрактные художества, и если даже попадались какие-то фигурантные причуды, они были настолько децентрированными, фрагментарными… Что, принимая во внимание ещё моё состояние после сушёного Уртюпа, водки, джойнта… Легко поверить, что с какого-то момента картины, которые всё время продолжали передо мной мелькать… Где-то я видел женский веер, прилепившийся к холсту, и чуть не отодрал его, мне было душно, но художник буквально схватил меня за руку… Я обвёл глазами остальные закоулки его полотна, увидел потоки застывшего стеарина… Что-то хотел сказать, но махнул рукой, вместо веера… Я подумал, что это — паук, и лучше уйти, а то и сам попаду в его холст…

Мы ходили из казармы в казарму, с неведомыми мне целями, моим Вергилием был Кристиан, нигде не снимавший своего тулупчика, даже когда мы пили чай у китайца и я обливался потом и слышал громкое тиканье своего часового механизма…

Меня особенно поражало, что Кристиан выменивает плоские полотна, которые я пока что, правда, не видел, на куски трёхмерного пространства, в котором он живёт — где-то же он живёт… Впоследствии я побывал в его мастерской, но тогда я, помнится, то и дело спрашивал, почему же мы не зайдём к нему?

Он смотрел на меня с каждым разом всё более виновато и повторял, что его мастерская вовсе не здесь…

Всё, хватит об этом, мы ходили там бесконечно, попав в воронку, изображённую Альтдорфером… Мы там ходим до сих пор… Солдаты, проглоченные серой дырой, мы превратились в художников, которые не ведают, что творят… То есть мы, если вдуматься, находимся там — в дыре — ещё в более плачевном положении, чем, скажем, в Китае времён Мао Цзэдуна, когда художник знал, по крайней мере, что рисует брови вождя, другой — что подбородок, и так далее…

И так на протяжении десятилетий… Тильман Шпенглер недавно написал роман о китайском «художнике эпохи Мао, который так и называется: «Глаза, брови, лоб…».

Но, в отличие от китайских, художники гетерогенной зоны не ведают, что творят…

Они не знают, что если сложить все их картины определённым образом — так же, как я это сделал в ту ночь… То получится…

Ну?.. Ну?.. Ну?!

Ну, конечно, кто же ещё…

6. И были тогда еще четыре времени года

Я проснулся в ателье Дженни. Был яркий солнечный день, рядом со мной лежала моя толстушка, я стал гладить её, и она забормотала: «Когда ты так делаешь, я чувствую себя кошкой…». После чего на самом деле замурлыкала…

Утренний секс сильно отличается от вечернего и чем-то похож на старческий, I guess…

То есть всё происходит, но как-то, не сказать, что совсем бесстрастно… Как будто принял сильный анальгетик или надел презерватив на всё тело — мозг при этом отдельно завернут в целлофан…

Но в этом есть своя coolness, и об этом именно я думал в тот момент… Как вдруг вспомнил, что в одиннадцать утра у меня стрелка в холле «Четырёх времён года»…

Поэтому, хоть я и находился уже в некотором возбуждении… Наверное, именно потому что это было утро, я смог наконец оторваться от Дженни и попробовать понять, как можно спасти своё положение — не потерять лицо, во-первых, а во-вторых — шанс начать зарабатывать деньги… Я всё ещё лежал в кровати, с реальностью у меня всё ещё было туговато, призраки ночи ещё не полностью растворились в воздухе, я видел зигзаги, светящиеся гибкие трубки… Которые кто-то крутил в воздухе ночью, куда-то мы ходили с Дженни, в одну из казарм, там ставили «минимал», «электро»… Крутили огненные трубки…

Но теперь это были следы, наложения, воздух был не чёрный, а наоборот, весь какой-то светящийся, а зигзаги так быстро исчезли, что я не успел испугаться от мысли, что у меня апоплексический удар…

Нет, это были мгновенные такие огненные зигзаги, и как только они исчезли, в голове наступила необыкновенная ясность… Я даже почувствовал себя счастливым в тот момент, просто стыдно признаться, как мало надо для счастья твари дрожащей…

Потом я встал с кровати и, подойдя к зеркалу, увидел, что левый глаз у меня почти сплошь красный… Ну и что, бывает, сосудик лопнул, ничего страшного, подумал я… А дальше — только маленькие красные зигзаги на белом — большей частью — белке…

Зато никаких зигзагов в воздухе я уже не видел… Плохо было только то, что я опаздывал на встречу…

Мой приятель (тот, что не взял меня в прошлом году на работу в Африку по причине отсутствия у меня, с его точки зрения, «хищных рефлексов») предложил мне всё-таки… Для начала не в Африке, а прямо здесь, в Мюнхене, какую-никакую… деятельность…