Пиноктико

С тех пор прошло довольно много времени, полгода, год… Я уже не помню, какие это по счёту художники — Флориан и Кристиан, чья мастерская становится мне на время вторым домом.

Наверное, я люблю заглядывать за плечо…

Может быть, я действительно… Не сын Ахима… Вот и перемещаюсь от холста к холсту, как дуж между стёкол…

Я не знаю… Не знаю!

Во всяком случае, мне нравится смотреть, как пишут Флориан и Кристиан…

Особенно Флориан…

Кажется, что по холсту гуляет поток безличной силы, принимающей разные формы…

Может быть, поэтому я чувствую себя в это время… Находящимся в центре циклона…

Есть такие охотники за торнадо… Нет, я не имею в виду картину Альтдорфера…

Я видел передачу недавно… О фриках, для которых весь смысл жизни — оказаться внутри торнадо… Снять его изнутри на камеру…

Они создают специальное оборудование… Один сделал такой… Как бы английский танк времён Первой мировой войны… Чтобы торнадо его не унесло, и он мог в самом центре спокойно снимать — сквозь глазок…

Когда я ложился спать в тот вечер и опускал жалюзи, я вспомнил об этой машине для съёмок, об охотниках за смерчами…

И потом я вспомнил о них, когда смотрел, как рисует Кристиан…

Сам я не художник, но мне хорошо в этих центрах циклонов — я более или менее спокоен, я пью травяной чай, глядя, как всё меняется на холсте — каждую минуту…

Дженни писала совсем иначе, и всё же что-то у них есть общее — с манерой Кристиана…

Наверное, лёгкость, да… Ключевое слово: лёгкость…

Я вспоминаю лекцию Кальвино «О лёгкости» — он приводит там эпизод… О том, как двое ночью спорили о чём-то серьёзном, может быть, это был даже философский диспут… Причём происходил он ночью на городском кладбище… Пока вместо того, чтобы привести следующий словесный контраргумент… Один из собеседников вдруг подпрыгнул и… оказался таким лёгким, что запросто перелетел через высокую кладбищенскую стену, оставив своего визави одного, лишив его дара речи…

Такие притчи помогают, когда я думаю об Ахиме или о Дженни… О том, могли ли они там встретиться? Не отец ли увёл у меня мою возлюбленную? С него станется, с этого проныры…

Было так: я зашёл в «Контрабас» впервые после некоторого перерыва…

Дженни ездила к родителям в Альгой, я, не желая больше ставить пространственно-временные эксперименты… В казармах Домагштрассе… И в то же время ощутив что-то вроде клаустрофобии… в канареечной квартирке Дженни… Вернулся наконец в собственные апартаменты.

Это было не очень весело: призрак отца, особенно по ночам в пустой квартире, немного пугал меня; кроме того, я вообще никогда не любил то, чем он заполнил комнаты, в его выборе вещей была какая-то необязательность, расхлябанность, а иногда наоборот — излишняя прилежность… Целые островки бидермейерского китча…

Впрочем, я недавно читал, что бидермейерский стиль был как раз революционно простым, кто бы мог подумать…

Ну, всё относительно… Кроме того, Ахима оправдывает то, что он был кочевник, воздушный гимнаст, фрик, трикстер…

А теперь ещё и то, что его и вовсе не было… Однако покупать другую мебель, другие люстры, торшеры, коврики…

У меня пока что не было на всё это какого-то драйва, и, таким образом, я жил в квартире, где каждая вещь напоминала мне об отце… А также и о его подружках, об этих моих мимолётных мамочках…

Не говоря уже о фотографиях и видеокассетах… Хотя их я как раз старался не смотреть…

Я ловлю себя на том, что мне не хочется писать дальше… То есть писать о том, что было дальше, зачем мне об этом писать… То, о чём не пишешь, того и не было… Зачем же мне своими руками…

Вспомню-ка я лучше — чуть не забыл — ещё одну встречу с несравненной миссис Воронофф…

Было это так: в один из полудней-полуночей (я жил при закрытых жалюзи и не всегда знал, что снаружи) раздался звонок на мобильный, хотя мне казалось, что мобильный я как раз выключил…

— Вы мне так и не перезвонили, — сказал женский голос по-английски, — что нечестно с вашей стороны и как-то не по-немецки, знаете ли…

— Я думал, что вам позвонил мой шеф, — сказал я.

— Ну да, а он думал, что мне позвонили вы… Ладно, всё это в прошлом. Я звоню вам по другому поводу.

Я не знаю, почему я принял её предложение. Моё одиночество в те дни было, скорее, желанным уединением — я просто отлёживался, как это часто бывает со мной…

Дженни гостила у родителей — как-то долго, но что с того, она до этого очень давно у них не была, — так я думал и периодически уже начинал набирать чей-то номер, но каждый раз давал отбой, чувствуя, что в данный момент мне никто не нужен — из людей…

Госпожа Воронофф же была представительницей какого-то другого рода, дело не в национальности, возрасте, мехах…

Или, если угодно, дело во всём этом вместе взятом, но только всё равно — хоть убейте — я не воспринимал это существо как человека… И наверное, именно поэтому согласился с ней встретиться…

— Что находится в ваших сундуках, госпожа Воронофф? — спросил я, когда мы чокнулись бокалами с коньяком.

— В каких сундуках? — удивилась она.

— Простите, в контейнерах… Ну тех, что плавают по всему свету…