Пионер — ты в ответе за все!

— Да чего уж там давайте сразу коньяк! — я разухабисто махнул рукой, но тут же отбросил наигранную весёлость. — Давайте к делу. Зачем звали? Не чаи же распивать. Вот и давайте решим вопрос, разбежимся и забудем друг о друге, как это было раньше.

— Значит так ты хочешь, — покатал желваками на скулах генерал, но всё же сдержал себя в руках. — И всё же с твоего позволения. Людочка! Сделай нам два чая. И конфет подай. Печенек каких.

— Сейчас сделаю, Дмитрий Иванович, — я и не заметил, что на столе лежал маленький интерком, отозвавшийся голосом женщины, что я мельком заметил в приёмной.

— Семён, я с тобой поговорить хотел вот о чём. — Решил всё же перейти к сути Калинин, как только миловидная женщина лет тридцати с погонами капитана на плечах принесла поднос и расставила чашки на столике. — Ты почему отказался в СКА переходить? Я тебе такого инструктора нашёл. Лучшего у нас в области. И с развитием бы помогли, и с техниками. Талант у тебя есть, да ещё какой. Разрядник в шестнадцать, кому скажи не поверят! А эта Выгорская только и способна на тебе эксперименты ставить! Ты знаешь, что она докторскую пишет, по освоению сатори на основании твоего опыта? Я тут заглянул одним глазом, у меня волосы дыбом встали! Это же как можно над живым человеком, ребёнком, по сути, так издеваться?!!

— То есть вышвырнуть на мороз можно, а помочь стать сильнее — нет? — я не смог удержаться и не ткнуть в больное место. — Я уже далеко не ребёнок. Меня и резали, и стреляли, я сам убивал. Да в целях самообороны, случайно и того, кого человеком-то уже назвать было нельзя, но тем не менее. Да и на днях буквально по краю прошёл. Так что то, что меня там шокером пару раз ударили — это такая мелочь, что и упоминания не стоит. Наоборот, я благодарен Анастасии Николаевне, за то, что помогла в такие короткие сроки освоить столь полезный инструмент. И уходить никуда не собираюсь, пусть там будут трижды лучшие инструктора и четырежды больше ресурсов. Как минимум из чувства благодарности. Ну и, если Выгорская напишет докторскую по моему случаю — это же просто замечательно. Причём для всех. А вы что, хотите оставить страну без столь необходимого ей знания?

— Нет, конечно, — тут же открестился генерал. — Пишет и пусть пишет. Но, Семён, у нас в семье все служили в армии. Целая военно-трудовая династия уже получилась. Твой прапрадед Евграф Капитонович Калинин ещё в Крымскую войну врагов бил. Двадцать пять лет отслужил от и до, полный Георгиевский кавалер, между прочим. Прадед, Иван Евграфович уже в Первую мировую немца бил. Был одним из первых энергетов, в революцию вместе с товарищами Зимний брал. Лично знаком был и с товарищем Лениным, и с товарищем Сталиным. Погиб в Великую отечественную, но сначала брат традицию подхватил, служить пошёл, а потом уже я. В войну я ещё малой был, к победе только четырнадцать исполнилось, но и после повоевать пришлось. Отец твой опять же, Паша. Тоже по нашей линии пошёл, пилотом стал. Он с детства о небе мечтал, вот и…

— Это всё безумно интересно, — таких подробностей я не знал, и они действительно впечатляли, но этого было мало, чтобы я сдался. — Но у меня вопрос. А какое отношение я имею к вашей семье?

— Семён, ну зачем ты так? — поморщился Дмитрий Иванович. — То, что с тобой случилось, это трагедия, и доля моей вины здесь есть, нельзя жить прошлым. Мы допустили ошибку. Маша… я не буду всё валить на неё. Я должен был больше интересоваться жизнью сына, его интересами, но с моей службой не так часто удаётся побыть дома. Вот и получилось, что там командовала она. Моей вины это не снимает, конечно, но жизнь штука сложная. Иногда надо просто отпустить прошлое и жить дальше.

— Действительно, как всё просто, — я с трудом сдержался, чтобы не двинуть ему в морду, ограничившись сарказмом. — Взять и отпустить. Понять и простить. Подумаешь, я сор… шестнадцать лет жил, не зная кто мой отец. Подумаешь, мать тащила меня одна, пропадая на работе лишь бы меня хоть как-то одеть, обуть да накормить. Ведь это у вас такая замечательная семья, все заслуженные и прочая, а у неё никого. Просто никого, кроме меня! Это же мелочи. Кто старое помянет тому глаз вон, правда?

— Мы виноваты, — вздохнул Калинин. — Я виноват. И я готов искупить всю ту боль что мы вам причинили.

— Боль? — я зло рассмеялся. — Там не боль была. Боль это когда упал и коленку ободрал — вот это боль. Или на тренировках с Анастасией. Боль она стимулирует становиться лучше. В следующий раз под ноги смотреть внимательнее, или контролировать себя, не давая разуму нырнуть в глубины самопознания. Боль — это прекрасный механизм и учитель, придуманный природой, не зря же Выгорская его выбрала. Она очень умная баба и великолепный врач, и я благодарен богу или кто там на верху, что свёл меня с ней. А то, что творили с моей мамой это не боль. Это унижение, лишение человеческого достоинства, моральная ломка в конце концов, но не боль.