Пионерск (СИ)

— Понимаешь, Сёма… я бы согласилась с тобой, будь этот Денис простым хулиганом. Кинуть в товарища по отряду гнилое яблоко, отобрать у малыша пирожок после обеда, угнать с причала лодку и утопить ее за островом… Это укладывается в традиционные возрастные и поведенческие схемы. Неприятно, но отнюдь не смертельно. Жестокость и ограниченность — традиционные рецессивные качества, почти безвредные с эволюционной точки зрения.

Делаю паузу. Вокруг ни души, только шум деревьев да шепот облаков. Пахнет старым, потемневшим от времени деревом и тишиной.

— Но этот парень не жесток и не ограничен, — продолжаю я. — Он умен, зол и любит творить обычное, неприкрытое зло — просто потому, что может. И нет времени ждать, пока взрослые там что-то сообразят и решат, и нельзя больше это терпеть… Нельзя, понимаешь? Это как… побуждение, как голос изнутри, четко говорящий, что нужно что-то сделать… Нужно!

— Даже не знаю, Славя.

У парней это означает «нет», я проверяла. Получается, мягкий, как глина, и податливый Семен не хочет делать то, что делать нужно. То, что я должна заставить его сделать. То, что нужно Ольге, мне, лагерю. Всему «Совенку». Простое действие, можно сказать, элементарное.

Но он не хочет. И я использую секретное оружие. Оно есть у любой девушки, если только та не полная и законченная идиотка. Впрочем, у полных идиоток оно тоже есть.

— Семен… — я делаю романтический полуоборот, чтобы рубашка натянулась посильнее. В глазах мольба. Губы словно просят поцелуя. Наши лица совсем рядом. Совсем близко. — Пожалуйста. Ради меня…

Он держится секунд пять, потом сдается.

— Ладно, — голос у парня становится сиплый, как лязг пилы. Гормоны в крови. — Хорошо.

Он откашливается. Безуспешно. Я отворачиваюсь обратно — хорошенького понемножку.

— Когда отправляемся на подвиг? — как всегда в неловкой ситуации, Семен пытается перевести все в шутку. — Минут пять-семь у меня еще есть?

— Пять-семь — есть, — серьезно говорю я. Кончились шутки, нужно ковать железо, пока оно горячо. — А больше нет. Чем раньше мы найдем Дениса, тем лучше.

Семен бросает на меня взгляд, моргает и облизывает губы. Сильно его накрыло. Странное дело, но никакого удовольствия от только что достигнутого успеха я не испытываю. Скорее наоборот, словно что-то липкое, тягучее, неприятное просачивается в мозг, отравляя его. Совесть? Стыд?

Да нет, чушь какая-то.

— Идем тогда, — соглашается Семен.

Пока мы выбираемся из леса, я умудряюсь незаметно скинуть Ольге на планшет полученную информацию. Через несколько секунд приходит ответ. «Сличила со списками — совпадает. Похоже, и вправду он. Действуйте сами, я придержу рядом с площадью несколько девчонок для видеофиксации, плюс скину сообщение «ментолу», пусть пооколачивается рядом. Удачи.»

* * *

«Тоска» считается одним из тех слов в русском языке, который нельзя не то что адекватно перевести на другие, но даже более или менее внятно объяснить. Не согласны? А вы попробуйте! «Долгая, тягучая печаль, дискомфорт и депрессия» — так ведь это и есть печаль, дискомфорт и депрессия, зачем еще одно лишнее слово? «Грусть, хандра, неясное стремление к чему-то нематериальному, но важному» — расплывчато и снова-таки непонятно. Сплин, что ли? — непонимающе нахмурится иностранец. Сам ты сплин, безъязыкий! Сказано тебе — тоска!

Благо нам и не нужно друг другу ничего объяснять. Любой понимает: тоска — это серьезно. Это клубящееся внутри головы ядовитое облако тумана, опадающее на ее дно клочьями липкого пепла. Это облитая напалмом обезьяна, со сломанными кривыми когтями выкарабкивающаяся из груди. Белый слон в тесной захламленной каморке разума — не проигнорировать и не обойти.

Тоска.

Совсем другое дело — давно ли я стала ей предаваться? Я не могу вспомнить.

Привычный путь до ПОУХ не занимает много времени — все та же осточертевшая уже жара, сменяемая приятной прохладой внутри здания. Все-таки и у работы техников есть свои бонусы, это надо признать.

— Славяна! — манерно улыбается Электроник, накручивая на палец кудрявый локон. Какой извращенец вообще его разрабатывал? — Прекрасно выглядишь сегодня, как дела? Чем обязаны возможностью лицезреть твои великолепные…

— Достаточно, парень. Проведи меня к Шурику.

Блондин захлопывает рот так резко, что я слышу стук его синтетических зубов. Картина для художника вроде этого вашего Уорхолла: «Дриада Славя объясняет кентавру Сереже, почему молчание — благо». Мы минуем первую комнату, заваленную разным малополезным хламом и проходим в отгороженную мастерскую.

Шурик ходит вокруг сидящей на стуле обнаженной Лены, как голодный тигр. Горят холодные ртутные лампы, заставляя силуэты разбрасывать вокруг синие тени. Смешная сцена, не будь она такой ненормальной.

— А вот и наша любимая хостесс, — комментирует мое появление техник. — А это никогда не закончится, верно? Что опять стряслось?

— Хочу попробовать еще кое-что, — я игнорирую его натужный сексизм и демонстрирую футляр из-под взломщика. — Надеюсь, в этот раз все пройдет гладко.