Пионерская Лолита (сборник)

Вот это разговор! Хвала тебе, непуганая Уйгурия. У такого большого директора и должно быть не меньше трех жен, двадцати детей. У него должно быть просторное жилье из дефицитных стройматериалов, отпущенных русскими богохульниками на сооружение Дома атеиста. Но на такое разбазаривание средств не поднялась даже богохульная рука: атеистам хватит и мазанки на задворках общества «Знание», а дефицитные материалы пошли для умножения стада пророка, на пиры обрезания… Они пошли по назначению.

– Плов мало-мало кушать будем, чай пить будем, разговор будем образованный люди…

– Человек обрезованный уже и есть образованный, – сказал Невпрус, и атеист засмеялся довольный.

– Дарю каламбур, – щедро сказал Невпрус. – Используешь в религиозной пропаганде.

Потянуло левую руку. Самолет шел на посадку…

Гоч явился к нему в тот же вечер, словно он давно ждал возвращения Невпруса. Юноша был грустен и озадаченно жаловался на жизнь. Он не вылезает из-за пиршественного стола. Он научился пить, но это не приносит ему радости. Он пристрастился к колбасе, и у него есть подозрения, что в колбасу кладут трупы невинно убиенных животных…

– А что ж ты думал? Одни заменители, что ли, кладут? – воскликнул Невпрус. – Не много, конечно, трупов, но одного-двух поросят на вагон спецбуфетской колбасы зарежут. Тебе-то их тем более есть не пристало как консультанту по мусульманской литературе…

– Иногда вспоминаю ягнят, которых я ловил в горах… – задумчиво сказал Гоч.

– Да, это было негуманно, – согласился Невпрус. – Но тогда ты был голоден. Ты должен был выжить. А теперь? – Невпрус молчал, ждал развития темы. Гоч сидел огорченно и потерянно. – Что будешь делать? – спросил Невпрус.

– Я решился, – сказал Гоч, и Невпрус снова удивился его мужеству: так вот запросто принять решение, это ведь не всякий русский сможет, что уж говорить о не вполне русском… – Ты нас проводишь, отец. Я тебе уже выписал командировку от Союза, а сам получил отпуск. Марина уходит со мной.

– Куда?

– В горы. Невпрус молчал.

– Бывало, ночью намерзнешься в какой-нибудь пещере… – мечтательно заговорил Гоч. – Проснешься на земле, как собака. Глаза откроешь – и хочется скорей встать, бежать. Согреешься, а уже и солнце на росе. Птицы поют. А там – снега, снега…

Гоч взглянул на часы.

– Ого, надо бежать. Часы передач кончатся. Опоздаю.

– Каких передач? По телику?

– Нет, в тюрьме. У друга-диспетчера. Ну да, он сидит… Что поделаешь! Все там будем.

– Да уж… – озадаченно сказал Невпрус. – Тогда поспеши! Пахан еще на свободе?

– Кто тронет папашу? Его же сперва отовсюду исключить надо, где он состоит, чтоб его потревожить. Чтоб его тронуть, сперва к нам запрос сделают. А мы ответим: руки прочь от папаши. Все как один человек.

– Всей кодлой, как говорил твой бедный диспетчер. Он был все же слишком хорош для этого мира.

– И для своей кодлы тоже, – печально подтвердил Гоч. – Он был нравственный человек… Завтра-послезавтра вылететь сможешь, Пигмалионыч?

– Хоть сегодня. Тем более раз есть командировка…

– На месяц. Не забудь, что для отчета ты пишешь роман об освобождении горцев от турецкого гнета. Или от персидского плена, не помню.

– Может, от египетского?

– Может быть, надо взглянуть в приказе… А сейчас побегу.

– На вот, возьми, передай диспетчеру гранат.

– Зачем ему гранат? Ему надо чаю сунуть полкило. Он чефирит. А письма он пишет о международном положении. По следам очередного политзанятия.

– Тогда передай ему «За рубежом» и «Новое время». Вот, есть еще брошюрка о фашистском Израиле.

– Это же на уйгурском языке.

– Правда? – удивился Невпрус. – А я и не заметил. Буквы те же. Ну да, «Фафистырдыр Израилие сионист». А я увидел «сионист» и купил. Странно, я же ее начинал читать и не понял, что она не по-русски, все так знакомо. Правда, атеист меня отвлекал…

– Я побежал. Собирайся, отец.

– Всегда готов! Сегодня трусы постираю – и летим.

* * *

Гоч обнял его с нежностью. Сказал с надрывом:

– Прощай, отец!

Марина сунула Невпрусу холодную ладошку, потом ткнулась ему в щеку носом.

– Мне будет вас не хватать, – сказала она.

– Питайтесь как следует, – сказал Невпрус. – Тут все-таки большая теплоотдача.

Он стоял на окраине кишлака, слушая, как они уходят прочь. Камешки сыпались у них из-под ног.

Вскрикнула курица в вышине, но даже не успела как следует закудахтать. Шум шагов тоже затих. Послышался хруст костей на зубах.

– Это ты, Гоч? – с отеческой тревогой спросил Невпрус.

– Нет. Это Марина… – Невпрусу показалось, что Гоч преодолевает тошноту. Он стоял неподвижно, прислушивался. – Ты вся перемазалась в крови… – сказал Гоч в отдалении. – Как можно? Мы ведь совсем недавно ужинали.

– Ты слышал, что отец сказал? – Марина отвечала невнятно с полным ртом. – И разве жизнь не есть борьба?

Невпрус отвернулся, побрел к шоссе. У последнего кишлачного дома он не выдержал, остановился. Все было тихо вокруг. Потом голос телевизионного диктора заговорил о проделках Рейгана. «Белый дом не унимается…» – равнодушно сказал диктор. Невпрус пошел дальше. Шум горной реки заглушил продолжение передачи. Два черных силуэта возникли на гребне горы и снова растаяли во мраке.