Пионерская организация: история феномена

– Ты слышал? – спросил Одинцова Саша.

Одинцов сиял.

– Сергей Николаевич сказал «Точно и честно. И просто солидно», – взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.

– Честно и точно! Это значит – не наврано ничего!

– Ну еще бы, Одинцов вообще никогда не врет!

– Молодец! – радовались ребята.

– Молодчага! – сказал Васек, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.

Саша тоже был рад, но он не понял, что значит «солидно».

– Одинцов! Как это понять – «солидно»? – спросил он. – Ты знаешь?

– Нет, – сознался Одинцов. – А как по-твоему? – Он улыбнулся. – Это, наверно, самая главная похвала. Давай спросим у Мити!

Но Митя стоял уже в дверях и, крикнув ребятам: «Не задерживайтесь долго!» – исчез.

– У него комсомольское собрание сегодня, – сказал Трубачев. – Сами разберемся.

– А ты тоже не знаешь? – допытывался Саша.

– Да я знаю, только объяснить не могу. Это о старых людях говорят: солидный! – догадался Васек.

– А какой же я старый? – растерянно спросил Одинцов, обводя всех удивленным взглядом.

Ребята прыснули со смеху.

Из соседней комнаты – читальни – прибежали девочки.

– Тише! Читать мешаете!

– Ребята, я «Пионерскую правду» в библиотеку относила, а вы так кричите, что даже там слышно, – сказала, входя, Лида Зорина. – Что у вас тут такое?

Ребята, смеясь, рассказали ей.

– Солидный – это толстый. Сейчас только в библиотеке про один журнал сказали, что он солидный, – объяснила Лида.

– Но какой же я толстый? – обтягивая свою курточку, расшалившись, крикнул Одинцов. – Я спортсмен, человек без веса!

Он действительно был тоненький и на редкость легкий.

Ребята опять закатились смехом:

– Одинцов, Одинцов! Это он тебя с Мазиным спутал! Это Мазин у нас солидный.

– Попадет вам сегодня! Лучше уходите скорей, – кричала Лида, – сейчас из читальни прибегут! И Сергей Николаевич еще не ушел. Он с Грозным в раздевалке разговаривает и, наверно, все слышит.

– Тише! – крикнул Васек. – Булгаков! Одинцов! Пойдем к Сергею Николаевичу! – Он обнял товарищей за плечи и пошептал им что-то.

– Не посадит он нас вместе – лучше не просить! – с сомнением сказал Саша.

– А может, и посадит. Попросим!

Все трое побежали в раздевалку. Сергей Николаевич, надевая калоши, разговаривал с Грозным.

– Еще эта школа семилеткой была, как я сюда пришел, еще Красным знаменем нас не награждали… – рассказывал старик.

– Сергей Николаевич! – запыхавшись, крикнул Одинцов. – У нас к вам просьба.

– Мы просим… – начал Саша.

– Разрешите нам сесть вместе! – возбужденно блестя глазами, сказал Васек. – Мы друзья.

Сергей Николаевич нахмурился:

– Я разговариваю с Иваном Васильевичем, а вы скатываетесь откуда-то сверху, перебиваете разговор взрослых… Что это такое?

– Простите, – покраснел Одинцов, – мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдете…

– А что вам нужно?

– Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, – запинаясь, пояснил Васек.

– Зачем? – строго спросил Сергей Николаевич.

Мальчики оробели.

– Чтобы дружить втроем, – сказал Васек.

– Дружить втроем? – переспросил учитель. – Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счет не идут?

– Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, – пояснил Одинцов.

– Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту – это совершенно лишнее. Я не разрешаю! – твердо сказал Сергей Николаевич – До свиданья!.. До свиданья, Иван Васильевич!

– Счастливо! Счастливо! – заторопился Грозный, закрывая за ним дверь. – Что, не вышло ваше дело? – усмехнулся он, глядя на оторопевших ребят.

– Не вышло, – вздохнул Одинцов.

– Отменный учитель, просто-таки знаток вашего брата! – одобрительно сказал Грозный.

Нюра схватила свое пальтишко и выбежала из раздевалки. Она никак не могла успокоиться после сцены в пионерской комнате.

Осрамили. На смех подняли, а сами и вовсе ни одной строчки сочинить не умеют… И потом мама так хвалила ее за эти стихи. Разве мама меньше ихнего понимает? И папа хвалил. Правда, папа никогда ничего не дослушает до конца. Он просто погладил ее по голове и сказал: «Пиши, пиши, дочка!»

Нюра снова вспомнила смех ребят и обидные остроты Одинцова.

Сами побыли бы на моем месте. Вот и пиши… Митя сказал: «Разве учатся за конфеты?» Может, не надо было писать про конфеты? И еще Митя сказал: «Пустые стихи. Разве у тебя нет других мыслей: о школе, о товарищах?..»

Нюра глубоко вздохнула и заспешила домой.

Папы дома не было. Папа всегда приходил поздно, и Нюра с мамой обедали одни. Когда девочка приходила из школы, стол уже был накрыт и около каждого прибора лежала нарядная салфеточка. Но сегодня мама запоздала и, крикнув Нюре: «Раздевайся!» – засуетилась у буфета. Нюра повесила пальто и, бросив на стул сумку, исподлобья взглянула на мать. Мария Ивановна расставляла тарелки, неестественно оттопыривая пальцы, с густо окрашенными в красный цвет острыми ноготками.

– А я, доченька, в парикмахерской была. Такая очередь! Все дамы, дамы… И все хотят быть красивыми! – Она поправила рыжую челку на лбу и с улыбкой взглянула на дочь: – Ну, как тебе нравится твоя мама?

Нюра бросилась на стул и, закрыв лицо руками, расплакалась.