Пионерский гамбит (СИ)

— Мои родители не хотели, чтобы я поступала в пединститут, — вожатая вздохнула. — Отправляли меня на эконом, чтобы я стала бухгалтером. А я всегда хотела быть учителем. Работать с детишками. Чтобы сюда поехать, даже сессию досрочно сдала. А теперь получается, что... Получается... Что ничего не получается. Анна Сергеевна сказала, что я безынициативная мямля, и что если я не возьму себя в руки, вы меня живьем сожрете.

— Анна Сергеевна уж просто забыла, что не родилась сразу в очках и с указкой, — я усмехнулся. Вожатая тоже хихикнула. — Все у тебя... в смысле, у вас, получается, Елена Евгеньевна. А на Коровину не обращайте внимания, она просто хамка трамвайная.

— Спасибо тебе, Крамской! — она пружинисто встала. — То есть, Кирилл. Ты же Кирилл, верно?

— Пожалуйста, Елена Евгеньевна, — я перевел взгляд с покачивающихся вершин сосен на ее лицо. Глаза уже были почти не красные. Так, чуть припухшие, может быть. — Вы идите, а я чуть-чуть еще посижу. А то нас вместе увидят, начнут сплетничать. Вы же нас уже знаете, живьем сожрем.

Вожатая засмеялась, протянула мне руку, и я серьезно ответил на рукопожатие. По-товарищески. Потом она поднырнула под низкую ветку и скрылась среди листвы.

Я посидел еще минут пять, откровенно кайфуя от тишины, одиночества и случайного причиненного добра.

Громкие голоса я услышал еще до того, как зашел в отряд. Вроде бы кто-то с выражением читал стихотворение на гекзаметре, а потом все громко засмеялись. Я на цыпочках поднялся на крыльцо и заглянул на веранду.

В центре стоял голый по пояс Прохоров. В шортах, но с обмотанным вокруг бедер полотенцем. Другой парень, имя которого я еще не запомнил, сидел на диванчике и громко хохотал. Одет он был тоже странно — в простыню, перекинутую через одно, правда, поверх футболки и шорт.

Еще были Коровина с безымянной прилипшей к ней девицей, двое парней, которых я не запомнил и неожиданно — рыжий миньон Мамонова, Марчуков. И еще одна девушка, которая и стояла в центре с листочком. Судя по всему, она именно с него читала тот заунывный текст, на котором я зашел.

— Ну что вы смеетесь, я же не виновата, что гекзаметр так и должен звучать!

— Надо так и оставить, пусть лучше ржут, чем засыпают!

— Что-то это как-то скучно. Получается, что у нас все представление — это нотация Зевса... Кстати, а бороду мы из чего будем делать?

— Надо Калинину позвать на роль гарпии!

— Там не гарпия, а орел, умник!

— А давайте не Зевс будет, а богиня.

— Какая еще богиня?

— Ну, какая-нибудь. Там же много было богинь, мы в пятом классе проходили. Геката, Афродита...

— Афродита — богиня любви. Подходит к Прометею и говорит: «Ай-яй-яй, ты плохой, мамочка тебя не любит!»

— Где Цицерона? Она точно Древнюю Грецию наизусть знает.

— Ушла Цицерона. Сказала, что у нее законное личное время, и принимать участие в общественной жизни она будет, когда полагается.

— Афина! Афина — богиня мудрости, у нее еще щит и копье!

— Щит... Из чего бы сделать? О, надо у тети Шуры крышку от котла попросить...

— Слушайте, а нам обязательно вот эти унылые стихи читать?

— Согласен, сдохнуть же можно! Давайте у нас будет как будто греческих хор, только песни современные. Та-та-та был плох, барабанщик — бог... Синий-синий иней...

— О, точно! Весь отряд в греческих... этих... как их... Ну, вот что там на Антохе сейчас.

— Тога.

— Точно, тога. Короче, они стоят в тогах и поют строчки из песен... так, Коровина, ты пишешь?

— А что там насчет богини?

— Да подожди ты с богиней со своей!

— Так, я не поняла, мы сценарий пишем или что?

— Значит, Цицерона сказала, что Прометей украл на олимпе огонь, отдал прозябающим людям, а его за это наказали. И пионер потом приходит к скале, этим огнем прогоняет гарпию...

— Орла! Там орел! У орла клюв, а у гарпии — старушечье лицо! Как она старушечьим лицом печень будет клевать?

— Ну может это просто гарпия с клювом...

— Так, всем молчать! Пионер огнем в клюв тыкает, гарпия... ну, в смысле, орел, крылышками бяк-бяк-бяк. Пионер срывает с Прометея цепь, и они гордо держат огонь вместе. По-моему, отлчино!

— А богиня?

— Ну пусть они вместе с Зевсом наказывают. Антоха встанет с правой стороны сцены, а ты — с левой. Ему молнию из картона с фольгой забабахаем, а у тебя крышка от котла...

— Прохоров, ты издеваешься, да?

— Коровина, ты уже определись, ты хочешь богиней быть или нет? Если да, то тебе полагается крышка. Ну, в смысле, щит.

Я присел в сторонке на самый край дивана, чтобы, в случае чего сказать Прохорову, что я тут уж час сижу, просто они были заняты, творческому процессу мешать нельзя, и все такое. Но слушать и правда было интересно. Спрашивать, что конкретно они тут сочиняют, я не стал, но по контексту понял, что завтра вечером в клубе будет мероприятие, где каждый отряд должен будет выйти на сцену и рассказать, какой он прекрасный, замечательный и талантливый. И вот за рождением сценария этой самой презентации я как раз и наблюдал.

Повисла небольшая пауза, на лицах участников креативной команды отразилась работа мысли. Но тут вскочил Марчуков.