Тем временем Ричард с большим пылом продолжал свои рассуждения, пока всадники не добрались до вершины горы, где уже не было хемлоков и сосен: их сменила роща тех самых деревьев, о которых шел спор, — величественных кленов, гордо поднимавших к небу свои высокие, прямые стволы и густые кудрявые ветви. Подлесок в этой роще был весь сведен, и, так как в ней находились несложные приспособления для варки кленового сахара, местные жители именовали ее попросту сахароварней. Рощу эту, занимавшую много акров, можно было уподобить величественному храму, где клены были колоннами, их кроны — капителями, а небо — куполом. В каждом дереве над самой землей была небрежно сделана глубокая зарубка и в нее вставлена маленькая трубочка из коры ольхи или сумаха, через которую сок стекал в грубую колоду, выдолбленную из липового чурбана; такие колоды лежали под каждым деревом, примитивное приспособление столь плохо отвечало своему назначению, что большая часть сока пропадала зря.
Добравшись до плато на вершине холма, кавалькада остановилась, чтобы дать отдохнуть лошадям; а кроме того, всем, кто видел такую сахароварню впервые, хотелось рассмотреть ее получше. Однако тишину почти тотчас же нарушил прекрасный могучий бас, раздавшийся под одним из деревьев, — он затянул знаменитую песенку, чьи куплеты, если бы только удалось собрать их воедино, протянулись бы от вод реки Коннектикут до берегов Онтарио. Пелась она на тот всем известный мотив, который дорог каждому американцу с тех пор, как его веселые ноты впервые прозвучали в решительный час.
Пока раздавалась эта звучная песня, Ричард, раскачиваясь всем телом и кивая головой, отбивал такт хлыстом по холке своего скакуна. К концу песни шериф уже вполголоса подтягивал припев, а когда он раздался в последний раз, Ричард подхватил его со слов «сладкий сок» с большим чувством и выразительностью, хотя и в ущерб гармонии.
— Мы славно спели! — все так же громогласно завопил шериф. — Хорошая песня, Билли Керби, и прекрасно спета. Откуда у тебя эти слова? Это все или нет? Ты можешь мне их написать?
Лесоруб, хлопотавший около своих котлов в нескольких шагах от всадников, равнодушно обернулся и с завидной невозмутимостью смерил взглядом нежданных гостей. Каждому из них, когда они подъехали совсем близко, он с самым независимым видом кивнул головой и, даже приветствуя дам, не счел нужным снять свою старую шапчонку или хотя бы прикоснуться к ней.
— Как живете-можете, шериф? — сказал лесоруб. — Что нового в поселке?
— Да ничего, Билли, — ответил Ричард. — Но что это? Где твои четыре котла, железные корыта и формы для охлаждения сахара? Неужто ты варишь его так по-дурацки? А я-то думал, что ты лучший сахаровар в здешних местах!
— Так оно и есть, сквайр Джонс, — отозвался Керби, продолжая свое занятие, — нужно ли валить лес, или выпаривать кленовый сок, или обжигать кирпич, или заготовлять жерди, или делать поташ, или окучивать кукурузу, в горах Отсего лучше меня вам никого не найти, хоть сам-то я больше люблю иметь дело с лесом — топор мне больно по руке пришелся.
— Вы есть ходкий товар, мистер Билл, — пошутил мосье Лекуа.
— Чего? — сказал Керби, поглядев на него с простодушием, от которого его богатырская фигура и мужественное лицо стали немного смешными. — Если вы насчет товара, мусью, так поверьте моему слову, лучшего сахара вы нигде не найдете. Да легче пень отыскать на Немецких равнинах, чем в нем хоть единое пятнышко. А вкус-то настоящий кленовый. Да его в Нью-Йорке можно продавать прямо вместо леденцов.
Француз направился к навесу из березовой коры, под которым Керби складывал готовый сахар, и принялся с видом знатока рассматривать остывшие куски. Тем временем Мармадьюк спешился и теперь внимательно оглядывал деревья и приспособления Керби, с неудовольствием замечая, как небрежно и расточительно собирается сок.
— Ты опытен в этих делах, Керби, — сказал он. — Каким же способом ты изготовляешь свой сахар? Я вижу, у тебя всего два котла.