Пионеры, или У истоков Саскуиханны

А судьба индейца Джона, разве это только его личная судьба? Когда-то отважный и благородный вождь, а теперь спившийся старик, он доживает свой век вместе с Кожаным Чулком в жалкой хижине на земле, принадлежащей судье. Людей его племени систематически спаивали «огненной водой» белые завоеватели. Но даже в этом уже жалком старике писатель видит следы его былой величественности и хочет, чтобы мы, читатели, ощутили в нем прошлое его народа… Как поразили всех гордость, чувство собственного достоинства старого индейца, когда он появился в доме судьи с целебными травами, чтобы врачевать рану Оливера! Пусть художник в своей эпопее в какой-то мере романтически преувеличивает добродетели индейцев племени… Но надо было обладать достаточной смелостью, чтобы в двадцатые годы прошлого века, когда вышел в свет роман, так откровенно выражать свои симпатии к индейцам и так решительно разрушать легенду об «особом» мирном развитии Америки «без противоречий и насилий, присущих Европе».

Понимает ли Купер, что конец патриархального существования, о котором так тоскуют Натти и Джон Могиканин, неизбежен и что законы исторического развития делают необходимым утверждение нового, в то время прогрессивного, буржуазного общества? Конечно. Но жестокость, с которой цивилизация вторглась в жизнь индейских племен, так же, как и разгул собственнических интересов и безудержная жажда обогащения, тревожит Купера. Сами законы, олицетворением которых был субъективно честный и достаточно гуманный судья (в нем бесспорно запечатлены черты отца писателя), защищая прежде всего частную собственность, вступали в противоречие с тем, что мы называем человечностью. Кожаный Чулок и стал жертвой этих законов. Печально звучат жалобы Натти, вместе с Джоном Могиканином вспоминающего о свободной охоте в невырубленных лесах, где он знал все дороги и тропинки… Старику непонятны совершающиеся перемены, он, никогда не терявшийся в дебрях лесов, заблудился «на кривых путях закона».

Как часто в молодости, да и в старости, бескорыстный Натти, рискуя жизнью, приходил на помощь людям… Мы знаем, что и судья и его дочь были не раз ему обязаны жизнью. Но чуждый и враждебный ему закон не считался с этим. Старик был разорен и унижен, как нарушитель законов охоты. Его рассуждения в разговоре с судьей звучат наивно, но они благородны и человечны.

Автор сумел вызвать наши теплые чувства не только к Натти, но и к гордому и стойкому Оливеру, к отважной, честной и умной Элизабет, с таким уважением относившимся к Кожаному Чулку и Джону Могиканину.

Мы оставляем одинокого Натти, собравшегося двинуться на запад, с грустью и жалостью к старику. Ведь его надежды напрасны. И там не найдет старый охотник желанной свободы: ненавистная ему цивилизация с роковой неизбежностью будет везде преследовать его под стук топора, опустошающего великолепные леса страны. В заключающем эпопею романе «Прерия» придет конец скитальческой жизни Натаниэля Бампо.

«Гениальный Купер» писал о замечательном художнике наш великий критик Белинский. И нас радует, что наша живая симпатия к Натти, даже на склоне лет сохранившему независимость, бескорыстие, готовность помочь людям, находит поддержку в горьковской оценке героя эпопеи:

«Натти Бумпо всюду возбуждает симпатии читателей честной простотой своей мысли и мужеством деяний своих. Исследователь лесов и степей Нового Света, он проложил в них пути людей, которые потом осудили его как преступника за то, что он нарушил их корыстные законы, непонятные его чувству свободы. Он всю жизнь служил великому делу географического распространения материальной культуры в стране диких людей и оказался неспособным жить в условиях этой культуры, тропинки для которой он впервые открыл. Такова часто судьба многих пионеров-разведчиков — людей, которые, изучая жизнь, заходят глубже и дальше своих современников. И с этой точки зрения безграмотный Бумпо является почти аллегорической фигурой, становясь в ряды тех истинных друзей человечества, чьи страдания и подвиги так богато украшают нашу жизнь».

Н. Эйшискина