Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы

И было открытие смены в амфитеатре, где мурашки бежали по коже от звука труб и общего хора, и снова от красных галстуков спину получалось держать ровнее. Были торжественные речи и гимны, были выступления, хорошие и плохие и были жидкие аплодисменты и бурные овации, переходящие в крик. Задышала новая смена в «Чайке», которая не «Артек» и не «Орленок», конечно, но от этого только шире раскрывала душу для отдыхающих.

– Эй, Юр, Юр, – мальчишку кто-то легонько пихнул в плечо, перегнувшись с задних рядом. На сцене шло представление, самый разгар концерта – как раз когда ты уже успел заскучать, но еще не набрался наглости встать и пробраться к выходу. Юра обернулся.

– Чего?

– Мы хотим сегодня ночью пойти исследовать территорию. Не спрашиваю, с нами ли ты, – Марина поджала губы, то ли подчеркнув, что ее тоже не спрашивали, то ли по привычке, – просто держу в курсе, что встречаемся за корпусом где-то в половине одиннадцатого.

Юра приподнял бровь.

– Хочешь сказать, что вожатая у нас – дура?

– Тшшш! Хочу сказать, что если не пойти с Тарасовым, то к утру можно найти на месте лагеря руины. А если еще и Окс выпустить, то будут не руины, а воронки от обстрела.

Словно услышав ее, с верхнего ряда Саша нарочно мило и по-пионерски помахал другу. Оксана уткнулась лицом в ладони и захихикала, Ренат ткнул ее под ребра.

– Партия – наш рулевой, – хмыкнул Юра. – Половина одиннадцатого так половина одиннадцатого. И никаких «где-то».

Марина кивнула, словно записала домашку и включила ее в свои планы на вечер.

Им было по тринадцать-четырнадцать. А двадцатилетняя вожатая, конечно, не была ни великим стратегом, ни гениальным дипломатом. Зато ей нравился вожатый четвертого отряда «Звонких», песни под гитару и мешок сушек вперемешку с челночками, который пускали по кругу. Она провела свечку, уложила всех своих подопечных спать и проверила комнаты еще по одному разу – все, даже бешеные, вели себя прилежно. Предыдущий отряд был у вожатой совсем малышней, если затевали что-то, это было слышно за полчаса и за пятьдесят метров.

Все это вместе стало деталями ее большой ошибки. И большой удачи, если смотреть с другой стороны баррикад.

Они возникали из темноты один за другим, подобно серым густым теням. Тарасов был на месте первым – стоял, как непоколебимый страж, и молча рассматривал черное небо, смотрел туда, где едва угадывался горизонт – по оборвавшемуся ковру звезд. Ренат тоже недавно вылез из кустов, ругаясь злым шепотом, долго отдирал от себя какой-то мусор и отчаянно скреб ногу, то ли укушенную, то ли ободранную.

– Расчешешь – только хуже сделаешь! – Саша не выдержал и шикнул на него, тот пожал плечами и выпрямился. А сам предложил чесаться уже ребром подошвы кроссовки.

Марина вышла из-за корпуса, высокая и очень прямая, все в той же легкой кофточке и в красном галстуке, таком партизанском и чужом ночью. Кажется, ей было ни на грамм не страшно. А если бы и было, Марина ни за что не дала бы остальным это понять.

Перила балкона перемахнул Юрка, приземлился смазано, некрасиво – но беззвучно расхохотался, и остальные тоже сложились пополам от сдерживаемого смеха.

– Че ржете? – и новый взрыв хохота, старательно проглоченного и загнанного обратно в горло, чтобы не разбудить весь лагерь.

С балкона этажом выше хихикнули – Окс помахала друзьям рукой и скрылась за занавеской. Скоро она придет, если не попадется вожатой – а она-то не попадется.

И вот все в сборе.

Так же, как появились, бесшумно и по цепочке, тени пионеров нырнули в черноту живой изгороди и растворились в самом сердце лагеря. От них остался только шепот шагов, шелестящее хихиканье и звук, который издает Тарасов, если ткнуть его под ребра, а он старательно зажимает себе рот ладонями – то ли послышалось, то ли нет, то ли было, то ли нет.

И почему-то от этой ночной вылазки веяло неисправимым теплом, как бы ни морозил кожу соленый морской ветер.

Пятеро пионеров добрались до границ того мирка, который успели рассмотреть в первые дни: столовка, корпуса, костровое, дорожки между живыми изгородями из какого-то куста вроде мягкой туи, чуть подальше – амфитеатр и медпункт. Позади остались те тропки, которыми водили их вожатые.

Тарасов перелез через упавший заборчик и ступил на хрустящую иссохшую траву. Начинались нарушения правил.

– Ну что, идете? – он почему-то все еще шептал.

– А вдруг там змеи? – Юрка поморщился, хотя бесстрастно перелез заборчик следом за товарищем.

– Ну кто круче, ты или змея?

Впереди вырисовывался остов закрытого на ремонт корпуса «Люкс» и какое-то несуразное, медузообразное здание, смахивающее на беседку. Слышался голос моря, и огоньки обитаемой части лагеря только едва-едва просвечивались из-за деревьев.