Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы

Мотылек бился о лампу в треснутом плафоне, хлопал прозрачными крылышками и наматывал круг за кругом. Было слышно, как шумят на море ночные волны. Волны эти скоро вынесут на берег невиданные богатства, за которыми надо будет отправиться завтра как можно раньше, до завтрака и даже до подъема.

По стенам висят плакаты, выцветшие на солнце и совсем новенькие – к ним все уже привыкли, как привыкают ходить каждый день одной дорогой до школы, хотя и провели здесь всего два дня.

Одно из двух мягких кресел в отрядной комнате продавилось посередине, но на него все равно садились и вдвоем, и втроем, и еще обязательно втискивался кто-нибудь «для полного экипажа». В этот раз его тоже оккупировали: тощий мелкий Ренат прижался к подлокотнику, в середине с ногами устроилась Маринка, на спинке болтался, как уставшая сопля, Юра – его очки сползли на нос, и он терпеливо ждет, когда они свалятся. Очки все не падают и не падают, и Юра трясет головой, чтобы им помочь. Без толку.

Марина оборачивается и молча поправляет ему очки, так же молча отворачивается. Ренат фыркает, а Юра печально вздыхает – столько усилий, и все зря.

Еще одно кресло, пока пустое, оставили вожатой, а остальные ребята расселись на ковре, кому как было удобно.

Чьи-то ноги в драных кедах торчали из окна. Шнурки их обладатель, видимо, принципиально не завязывал, как и не обходил ни одну яму или колючий куст, судя по царапинам и синякам на загорелой коже.

– Саш, ну что, она идет?

– Видно вообще хоть что-нибудь?

– А вожатой нет?

С моря пахло солью и водорослями. Дневной бриз утих, но это значило лишь то, что будет лучше слышно чаячьи голоса и посвежеет воздух. Кажется, ты дышишь самим морем, воздухом, сделанным из его волн, и скоро ты будешь насквозь соленый, как матрос на какой-нибудь легендарной бригантине.

Саша дернул правой пяткой и перехватился поудобнее. Деревья мешали рассмотреть двор из комнаты, а выгодную позицию мог занять только один впередсмотрящий. И если откуда-то требовалось высунуться или на чем-то опасно висеть, то тут Саша всегда был первый.

Вот и сейчас он со второго этажа высматривал, что делается на пяточке окруженной деревьями и клумбами площадки перед корпусом. Одну из лавочек облюбовали себе ребята постарше, судя по виду и по тому, как спокойно им было во время вечерних свечек сидеть на улице и развлекаться, еще и спортсмены. У них была и гитара – а, значит, и музыка, и лимонад, наверняка был лимонад в холодных звенящих бутылках, от которого пузырьки ударяют в нос и приятно шипят на зубах.

Оксана отправилась к ним не просто так – с какой-то таинственной целью, о которой отказалась хоть что-нибудь рассказать, зато загадочно улыбалась и молчала весь путь от столовой до корпуса – событие поистине небывалое, эпохального масштаба. Обычно Окс слышно, где бы ты ни находился, и так же хорошо угадывается, что она сейчас делает: по отчетливому звуку «Оксана, не делай то или это! Оксана!» от вожатой. Впрочем, все такие были. У нее просто особенно звонкий голос и чуть больше энергии…

– Хорошо видно! – крикнул Саша не без самодовольных ноток в голосе. – Сейчас разговаривают, а недавно Окс давали гитару подержать. Показывает на корпус, что-то говорит…

В Саше метр семьдесят с лишним роста, больше, чем в их вожатой, у него длинные руки и ноги и еще более длинный язык. Пшеничные волосы лезут в лицо, и он вечно откидывает их назад – сейчас вот они тоже болтаются на лице, мешая и попадая в глаза, но руки заняты, и приходится терпеть…

Тихонько скрипнула дверь, так осторожно, что ни один из любопытных носов, полностью увлеченных деятельностью за окном и наполовину торчащим с балкончика Сашей. Тогда вошедшая, приложив палец к губам, принялась подкрадываться к нему ближе, и пионеры, замечая ее, хихикали в кулачки, зажимали рот ладонями, но молчали, предвкушая.

Холодные руки крепко ухватили впередсмотрящего за щиколотки, и одновременно вожатая гаркнула:

– Тарасов! А если упадешь?!

Тарасов дернулся и во весь голос ругнулся, теряя равновесие. Но, надо отдать ему должное, он был хорошим впередсмотрящим и не заорал. Ну, почти не заорал, но почти же не считается, да?

– А вы чего молчали, кидаловы?! – сдавленно и негодующе. Он дернул ногой и с нее слетел кед, демонстрируя всему миру ногу в песке и сухой траве. – Я ради вас тут жизнью рискую, а вы!..

Вожатая хмыкнула и помогла ему вернуться в комнату целиком. Пнула в его сторону потерянный кед.

– Спасибо, – Саша ничуть не смутился, запрыгал на одной ноге, обуваясь, и уже сверкал глазами на товарищей по отряду, демонстративно гневно.