Пионеры Вселенной

– Пожалуйста. Я согласен.

Наступило молчание.

– Людочка – участница подкопа в Херсоне, – чтоб поддержать разговор, сказала Ивановская. – Она единственная, кому удалось скрыться.

– Очень приятно. Я буду рад с вами работать, – сказал Кибальчич. – Пожалуйста, устраивайтесь, располагайтесь… Прасковья Семеновна вам поможет, а меня прошу извинить – есть срочная работа.

Кибальчич поднялся и, поклонившись, прошел в соседнюю комнату.

– Ну что, каков хозяин? – спросила Ивановская.

– Не знаю… Почему же он так быстро ушел?

– Очень занят: пишет статью для «Народной воли». Он ведь не только «техник», но и ученый, изобретатель, журналист и философ.

– Правда? Но какой-то странный… И уж совсем-совсем не такой, каким я его представляла.

Ивановская улыбнулась. Она знала, что Людочка еще в Одессе была влюблена в Желябова и все другие мужчины для нее не существовали.

2

Поздним вечером, когда Санкт-Петербург, утихая, погружался в сон, во двор дома, где была тайная типография, вошел щеголеватый господин в цилиндре, с тросточкой, с подкрученными усами. Он прошествовал в дальний подъезд и трижды дернул ручку звонка. Ему долго не открывали, но он не спешил звонить вторично. В подъезде было тихо, очевидно, соседи уже спали. Вступала в свои права безмолвная белая ночь.

Наконец в передней послышались шаги и женский голос тихо спросил:

– Кто там?

– Федор Николаич! – негромко ответил щеголеватый господин. Дверь тотчас отворилась и Александр Михайлов, поставив в угол тросточку и бросив на столик цилиндр, горячо стал пожимать руки Ивановской, Людочке, Кибальчичу, Исаеву.

– Ну что, все ли хорошо у вас? Удалось ли начать работу? Ведь я две недели пробыл у наших людей в Москве…

– Все отлично, Александр! Печатаем первый номер, – сказал Кибальчич. – Пойдем, убедишься сам.

– Неужели? Пойдемте скорей!

Все прошли в дальнюю комнату, где стоял печатный станок, лежали кипы бумаги и пахло типографской краской.

Станок представлял собой плоскую чугунную раму с гладким цинковым дном, в которую были вставлены свинцовые полосы шрифта, стиснутые с боков зажимами так, что шрифт находился на одном уровне с краями рамы.

– Ну, как же вы печатаете? – спросил Михайлов.

– Сейчас покажем. – Исаев встал к станку и взял за ручку широкий, тяжелый каток с валом, обитым гуттаперчей и сукном. Вал передвигался по краям чугунной рамы.

Ивановская, расположившись напротив Исаева, тонким каучуковым валиком прошлась по мраморной доске, где была растерта краска, а потом по шрифту. Людочка аккуратно положила на шрифт лист белой бумаги. Исаев двумя руками прокатил по раме и бумаге тяжелый каток.

Людочка ловко отодрала от шрифта бумагу:

– Вот, пожалуйста! – и подала Михайлову.

– Недурно! Право, недурно, друзья! – Михайлов подошел к окну и стал читать вслух:

– «Агенты Исполнительного комитета выследили Жаркова и убили его у Тучкова моста на льду Малой Невки. Оглушенный кистенем, шпион упал, крича о помиловании, обещая во всем признаться. Несколько ударов кинжалом прекратили эту позорную жизнь, и через час только замерзший труп предателя свидетельствовал о совершившемся акте правосудия, доказывая собою, что в Pоссии хотя и редко, но все же торжествует справедливость и получает достойную кару предательство».

– Великолепно, друзья! Очень четко и ясно! – воскликнул Михайлов. – И… отлично написано. Пусть предатели знают, что им не уйти от возмездия.

– Александр Дмитриевич, это тот Жарков, что выдал тайную типографию «Черного передела»?

– Да, тот… А что, есть в номере о разгроме нашей типографии в Саперном?

– Да, и очень подробно, – сказала Ивановская. – Людочка, найди первые страницы.

Людочка подала несколько отпечатанных листов. Михайлов взглянул на титул:

Листок

«НАРОДНОЙ ВОЛИ»

Революционная хроника

– Хорошо! Внушительно! Это я возьму, посмотрю дома… Ну что же, друзья, все идет отлично! Благодарю вас! Продолжайте работу, а меня извините – должен поговорить с Николаем Ивановичем.

Он отвел Кибальчича в столовую…

3

– Так вот, дорогой друг, – закинув ногу на ногу и удобно развалясь в кресле, начал Михайлов, когда оба уединились в столовой, – помимо террористической, нам еще надлежит вести борьбу теоретическую. И эту последнюю не только с врагами, но и с друзьями… Ты помнишь, Николай, сколько у нас уцелело номеров «Народной воли» с «Программой Исполнительного комитета» после разгрома типографии в Саперном?

– Кажется, экземпляров двести.

– А между тем «Программа» имела широкое распространение в России и даже проникла во многие страны Европы.

– Да, это так, – согласился Кибальчич, – я сам читал статьи во французских и швейцарских газетах.

– Наши зарубежные друзья и эмигранты осуждают «Программу»? Ведь так?

– Да, находят ее слишком резкой.

– Еще бы! Им, живущим в странах, где давно уже нет деспотизма, многое режет слух. Ведь в «Программе» написано с железной прямотой: «… Народ находится в состоянии полного рабства… Он трудится исключительно для прокормления и содержания паразитных слоев… Народ доводится до физического вырождения, до отупелости, забитости, нищенства…»