Пионеры Вселенной

Вот смолкла песня, и Софья Перовская вдохновенно прочла Некрасова. Потом к висячей лампе подошел худощавый высокий блондин с пушистой бородкой и, близоруко щурясь сквозь очки, начал читать стихи из блокнота:

В глубине небес безбрежной
Даль светла и хороша.
И полна любовью нежной
Мира вольная душа.
Так умчимся ж, братья, смело
В мир небесной красоты,
Где свободе нет предела
В царстве света и мечты.
Унесемся в переливы
Блеска огненных миров,
Пролетим сквозь все извивы
Междузвездных облаков.
Звезды пусть семьею тесной
Окружают нас вдали,
Улетевших в мир небесный
С обездоленной земли.

– Браво! Браво! – крикнул все время молчавший Кибальчич. – Просим еще!

Поэт прочел еще несколько стихов о звездах и сел рядом с Кибальчичем. Потом пела Ивановская, и строгая, с красивыми черными глазами Вера Фигнер вдохновенно читала Лермонтова.

Желябов следил, чтоб никто не грустил в этот вечер. Он подошел к приунывшей Якимовой и нежно положил ей руку на плечо:

– Что приуныла, Аннушка?

– Нет, ничего, я слушала и задумалась…

– Полно, полно, голубушка. Сегодня должны быть все веселы. Я знаю, ты хорошо поешь вятские частушки, ну, встряхнись.

– Не знаю, давно не пела…

– Ерунда. Тут все свои, – и, хлопнув несколько раз в ладоши, Желябов объявил Аннушку…

Увидев, что Кибальчич углубился в блокнот со «звездными стихами», он незаметно подошел, присел рядом:

– Ну что, друг, о чем задумался?

– Знаешь, Андрей, меня очень заинтересовали эти стихи. Поэт мечтает о звездах. Это заманчиво, смело. Люди должны стремиться за пределы Вселенной в неизведанные миры…

– Да, конечно, Николай, это замечательно. Но прошу тебя, на время спустись на землю. Сегодня нельзя предаваться раздумьям. Хочешь сплясать русскую?

– Что ты, Андрей. Я не умею ни плясать, ни танцевать.

– Тогда учись у меня, – рассмеялся Желябов и, подмигнув Тетерке, снял пиджак и, расстегнув ворот белой вышитой косоворотки, церемонно поклонился Людочке, приглашая ее сплясать. Та вскочила, счастливо заулыбалась.

Тетерка заиграл плясовую, а Якимова, хлопнув в ладоши, голосисто запела в такт музыке:

Калинка, малинка моя,
В саду ягода малинка моя.

Желябов громко топнул и залихватски пошел выделывать замысловатые коленца.

Людочка, помахивая платочком, дробно стуча каблучками, то плыла лебедкой, то порхала бабочкой.

Все встали со своих мест, образовав круг, и, подпевая Якимовой, хлопками подбадривали плясунов.

Если б в это время нагрянули полицейские, они бы смущенно удалились. Да и кто мог подумать, что так беззаботно, так самозабвенно умели веселиться грозные террористы.

Но вот часы забили двенадцать.

– Братья, друзья, товарищи! – крикнул Желябов. – Прошу наполнить бокалы – наступает наш час.

Все столпились у стола.

– За грядущий восемьдесят первый, который должен принести Родине свободу и счастье!

– Ура! – раздалось в ответ.

– Поклянемся же, братья, быть до конца верными народу и честно исполнить свой долг.

– Ура! – дружно ответили собравшиеся.

5

Для Кибальчича новый год начался, как и прошлый, с упорной, изнурительной работы. Он, не желая жить на средства партии, все еще продолжал сотрудничать в «Слове» и вел отдел рецензий в «Новом обозрении». Кроме того, приходилось трудиться над приготовлением гремучего студня и других горящих и взрывчатых смесей для метательных снарядов и черного динамита для мины.

Раздумья над летательным аппаратом, так увлекавшие его, опять пришлось отложить на неопределенное время.

В пятом январском номере «Народной воли» была наконец опубликована его статья «Политическая революция и экономический вопрос». Статья имела большой успех, и от Кибальчича ждали новых материалов «Народная воля» и начавшая регулярно выходить с декабря «Рабочая газета». Он был занят и днем и ночью.

Работа хотя и утомляла его, но Кибальчич был доволен и рад, что у него не было свободного времени. Всякий раз, как оказывалась передышка в делах, он невольно начинал думать о Лизе. Ему хотелось хоть на мгновение увидеть ее. После того как Лиза выполнила важное поручение по наблюдению за выездами царя, она волей-неволей приобщилась к революционной борьбе. И Кибальчичу стало казаться, что, если она станет агентом Исполнительного комитета, устранятся почти все препятствия на пути их сближения.

Рассуждая так, Кибальчич вспоминал Сергея Стрешнева, и опять его отношения с Лизой представились ему сложными, запутанными, неразрешимыми…