Пионовый фонарь

- Возьми меч, Тоскэ, - сказал он слуге, - и смой с него кровь водой из этой бочки.

Тоскэ, который все это время трясся возле лавки, проговорил с помертвелым от страха лицом:

- Вот ведь беда какая, и все из-за меня... Что, если при расследовании этого дела выплывет ваше имя, господин? Что мне тогда делать, как оправдаться?

- Пустяки, - сказал самурай ласково, - не волнуйся, бояться нечего. Что с того, что я зарубил негодяя, державшего в страхе весь город! - Затем он подозвал ошеломленного Фудзимураю и приветливо сказал ему: - А знаешь, хозяин, я и не думал, что меч так хорош. Рубит превосходно. Более чем превосходно.

Хозяин, дрожа всем телом, отозвался:

- Да нет, дело тут не в мече, это все ваше мастерство...

- Мастерство мастерством, - возразил самурай, - а меч замечательный. Ну что ж, если уступишь мне его за семь рё и два бу, мы поладим.

- Уступаю, пожалуйста, - с готовностью согласился Фудзимурая, который страсть как не хотел быть замешанным в эту историю.

- Не бойся, - сказал самурай, - твою лавку не потревожат. Но сообщить обо всем городской страже необходимо как можно скорее. Подай мне тушечницу, я напишу тебе мое имя.

Тушечница стояла тут же, рядом с хозяином, но хозяин, в смятении своем не замечая ее, дрожащим голосом закричал: "Эй, мальчик, принеси тушь! " Никто, однако, не отозвался, в лавке было тихо, потому что все домочадцы с самого начала разбежались и попрятались кто куда. Самурай заметил:

- А ты, хозяин, молодец, вел себя достойно, остался, лавку не бросил.

- Напрасно изволите хвалить, - пробормотал хозяин. - Как мне было сбежать, когда у меня ноги со страху отнялись...

- А тушечница ведь подле тебя, - сказал самурай.

Тогда хозяин заметил наконец тушечницу и поставил ее перед самураем.

Самурай открыл крышку, взял кисть и бегло написал иероглифы своего имени:

"Иидзима Хэйтаро". Сообщив затем о случившемся городской страже, он направился к себе домой в особняк на Усигомэ, где подробно рассказал все почтенному отцу своему господину Иидзиме Хэйдзаэмону. "Ты поступил правильно", - сказал господин Хэйдзаэмон и сейчас же пошел доложить об этом деле начальнику хатамото превосходительному Кобаяси Гондаю. Дело было оставлено без последствий, победитель был объявлен правым, а побежденный признан виноватым.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Итак, Иидзима Хэйтаро, двадцати двух лет от роду, зарубил наглого негодяя, выказав при этом отменную смелость и присутствие духа. Шли годы, он набирался знаний и мудрости, а когда скончался почтенный отец его, к Хэйтаро перешел по праву наследования родительский дом, и он принял родительское имя, став отныне Иидзимой Хэйдзаэмоном. Потом он женился, взяв за себя дочь хатамото из Судобата, по имени Миякэ, и вскоре у него родилась девочка, которую нарекли О-Цую. Была она на диво хороша собой, и родители души в ней не чаяли, тем более что больше детей у них не случилось, холили и нежили ее всячески.

Дни и месяцы бегут, не зная застав, и вот уже О-Цую встречает свою шестнадцатую весну, а дом Иидзимы стал полная чаша.

Но так уж повелось в этом мире, что где прибавляется, там и убавляется.

Супруга Иидзимы вдруг захворала и отправилась в путешествие, из которого не возвращаются. Между тем в свое время она привела с собой в дом мужа служанку по имени О-Куни, девушку красивую и весьма расторопную, и вот после смерти супруги господин, наскучив одиночеством в постели, однажды. приблизил эту О-Куни к себе, и кончилось дело тем, что стала она его наложницей. Наложница господина в доме, где нет законной супруги, персона видная. Барышня же О-Цую возненавидела ее, и между ними пошли раздоры. Барышня пренебрежительно звала бывшую служанку просто Куни, а та со злости нашептывала господину про его дочь всякие гадости. Не было конца этой вражде, и тогда раздосадованный господин Иидзима купил неподалеку от Янагисимы небольшое поместье и переселил туда барышню на отдельное жительство со служанкой О-Ёнэ.

Так он совершил ошибку, с которой началось падение его дома. Минул еще один год, и барышне исполнилось семнадцать лет.

К господину Иидзиме часто захаживал лекарь по имени Ямамото Сидзё. Считался он знатоком древней китайской медицины, на деле же был из тех лекарей-болтунов, что ни разу в жизни своей не подали болящему ложки с лекарством. У других лекарей в сумках пилюли и порошки, а у этого только костяшки для фокусов да бумажные шутовские маски. И был у него знакомый, ронин Хагивара Синдзабуро, живший на доходы с рисовых полей в Нэдзу и домов, которые он сдавал внаем. Природа наделила его прекрасной наружностью, но в свои двадцать с лишним лет он еще не был женат и, не в пример всем прочим холостым мужчинам, был крайне застенчив и робок. Но этой причине он никуда не выходил, а целыми днями сидел взаперти у себя дома над книгой, погруженный в меланхолию. В один прекрасный день Сидзё явился к нему и объявил: