Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года. Быль и небыль

Прозвище "Рукастый" среди старых выпускников Аннаполиса носил командир флагманского линкора Тихоокеанского флота "Пенсильвания" капитан Ч. Кук. 31 июля Старк писал ему: "Дорогой Рукастый... Сожги письмо после того, как покажешь его Киммелю. Ряд вопросов, которые недавно ставили вы, и ряд вопросов, которые ставит Киммель (на них я дам ответ по возможности скорее), принадлежат к числу тех, которые я сам все еще пытаюсь выяснить в Вашингтоне. Газеты дают вам по ним ровно столько информации, сколько я сам имею". Иными словами, Старк порекомендовал томившимся по фактам морякам на Гавайских островах читать газеты. Походя ; заметим, что своего обещания "дать ответ по возможности скорее" он так и не сдержал.

Оставив таким образом в стороне то, что в первую очередь интересовало Киммеля - политику США, Старк заключил письмо соображениями, ставшими, пожалуй, банальными в глазах командиров в Пёрл-Харборе: "Как вам, вероятно, известно из наших телеграмм и моих писем, мы считаем, что первоочередная цель Японии - Советское Приморье. Тернер (начальник оперативного управления штаба флота. - Я. Я.) считает, что Япония вторгнется туда в августе. Возможно, он прав. Обычно он бывает прав. Я придерживаюсь той точки зрения, что, хотя Япония в конце концов пойдет на Сибирь, она отложит выступление до приведения обстановки в Индокитае и Таиланде в желательное для нее состояние и до тех пор, пока не будет какого-либо прояснения в русско-германской войне"{180}. Что до перспектив ее, то "ничто по сей день не поколебало моей первоначальной оценки, что немцы достигнут своих ограниченных целей. Но Германия испытывает большие трудности, чем предполагала... Я нисколько не сомневаюсь, что немцы смогли бы очистить Ближний Восток, если бы они нанесли удар в этом направлении, вместо России. Что последует за русской кампанией, все еще под вопросом".

Всего этого Старк мог не писать, он трудился совершенно напрасно, его письмо (немедленно показанное Киммелю) не прибавило ничего нового к распухшим досье, где подшивались документы с предсказаниями неизбежного нападения Японии на СССР. Разумеется, как результат поражений Советского Союза от вермахта. Источники расходились только в сроках как первого, так и второго.

Но расхождения были невелики и не относили выступление Японии против СССР дальше осени 1941 года.

В 1946 году объединенная комиссия конгресса, расследовавшая катастрофу в Пёрл-Харборе, крепко взялась за капитана Лейтона, имевшего несчастье возглавлять разведку Тихоокеанского флота на Гавайских островах в канун войны. На самые каверзные вопросы капитан отвечал как очень простодушный человек, каким, конечно, он не был в отставных адмиральских чинах спустя четыре десятилетия, когда с соавторами сочинял свои мемуары! А тогда, по свежим следам за победоносной войной, молодой Лейтон даже припомнил, что Киммель четыре или пять раз в эти критические месяцы повторял вслух: "Хотелось бы мне знать, что мы собираемся делать". Ссылки Лейтона на то, что он был в курсе "высшей политики", раззадорили допрашивавших его, они наконец выяснили лимиты тогдашних познаний начальника разведки. "Видите ли, - сказал он, - существовала какая-то географическая линия, известная лишь высшим властям, и, если бы японцы переступили ее, тогда против них предприняли бы действия либо англичане, либо голландцы, либо, возможно, мы. Но по этому поводу не было ни авторитетных разъяснений, ни документов. Я узнал об этом, сплетничая в коридоре, и доложил штабу флота". "Другими словами, - возмутился член комиссии конгрессмен Мэрфи, - вы, начальник разведки флота на Гавайях, занимались распространением коридорных сплетен!" Лейтон развел руками{181}.

И все же что это была за таинственная "линия"? Придется вновь вернуться в мир "высокой политики", куда по служебному положению в 1941 году не допускались любознательный Киммель и несчастливый Лейтон.

"Чудо" и УСС в руках Рузвельта

Они оказались под давлением неотразимых обстоятельств не одни, а в отличной компании. К "высокой политике" не подпускались не только военные моряки, но и подавляющая часть министров, не говоря уже о лидерах конгресса. Уже по этой причине безумно трудно точно реконструировать мотивы президента Франклина Д. Рузвельта. Один из его ближайших соратников, входивший в "мозговой трест" Р. Тагвелл, в 1957 году в большой книге с величайшим пессимизмом обрисовал перспективы для историков, пытающихся углубиться в историю президентства Ф. Рузвельта.