Пёс

Игнатьев подбежал к нему и со всей дури пнул в голень. Когда он служил в ОМОНе и носил килограммовые берцы, этот приём получался гораздо эффективнее. Но и сейчас вышло неплохо. Бобровский запрыгал на одной ноге, потерял равновесие и повалился на колючий грунт. Тут же получил ногой по рёбрам и рукояткой пистолета по затылку. На несколько секунд Бобровский лишился сознания, а когда очнулся, обнаружил, что лежит лицом в мелких камешках. И сразу стало больно. Он застонал и попытался ползти.

— Лежать, скотина! — донёсся сверху голос. — Ты что, не понял, с кем связался?

— Понятия даже не имею, — ответил Бобровский, выплевывая песок. — Что ты за мудила…

Посыпались удары. Игнатьев колотил по очереди руками и ногами, несколько раз он сильно ткнул Бобровского пистолетным стволом. Остановился, когда тот перестал шевелиться. Гром гремел гораздо ближе. Игнатьев немного отдышался, сунул пистолет в карман и подобрал булыжник. Голова Бобровского выглядела очень заманчиво. Но Игнатьев не рискнул. Так и долг некому будет возвращать. Он отбросил булыжник и перевернул тело на спину. Бобровский хрипло дышал. И смотрел. Глаза были пустые. Игнатьев быстро обшарил его карманы, нашёл немного денег и забрал себе.

— Это за проезд. Лежи, думай, как долг будешь возвращать.

Напоследок он ещё пару раз пнул Бобровского по рёбрам, сел в машину и рванул в сторону города. На лобовое стекло упали первые капли дождя. Игнатьев достал смартфон и набрал номер Кристины.

— Ты где сейчас? — спросил он.

— Дома, — ответила Кристина. — Отдыхаю.

— Одна? Отлично. Я еду.

— Но послушай, я так устала сегодня…

Игнатьев нажал отбой. У него было странное чувство. Он хорошо разобрался с этим козлом, растоптал, как говно. И всё прошло вполне гладко. Но почему не было удовлетворения от проделанной работы? Может, потому, что этот дохляк не плакал, не просил прощения, не целовал ноги, не обещал продать детей и родителей на органы и в зубах принести деньги? Он просто смотрел на Игнатьева как на пустое место.

Дождь прекратился, так толком и не начавшись. В небе ещё немного погромыхало и стихло. Игнатьев подъехал к дому Кристины. Оставил машину на газоне и зашёл в подъезд. Его тянуло вернуться в промзону, ещё раз посмотреть на Бобровского. Но это было глупо. Он позвонил в дверь. Кристина открыла. У неё был измученный вид.

— Не волнуйся, я ненадолго, — сказал Игнатьев. — Ходила к массажисту?

— Не успела, — ответила она. — А чем от тебя пахнет?

— Что? Чем от меня может пахнуть? Я вкалываю весь день, как конь, бегаю по жаре.

Он стащил кроссовки, схватил Кристину и стал целовать и мять ей ягодицы. Потом попытался уложить на пол. Она вывернулась.

— Слушай, ради бога, сходи в душ. Ну правда.

— Блядь, все такие чувствительные и шибко умные! — сказал Игнатьев.

Но пошёл в ванную. Минут через пять он вышел. Кристина сидела на кухне и курила.

— Ты чего тут? — спросил он. — Иди, ложись.

— Я так устала.

— Тьфу, твою мать! А я тебя что, заставляю вагоны разгружать?

— У меня уже сил нет.

— Брось, на тебе пахать можно.

— Вот вы и пашете.

— Ладно, ладно, докуривай и пойдём.

Кристина затушила сигарету.

— Давай поговорим кое о чём.

— О чём?

— Вот ты приезжаешь и имеешь меня как хочешь.

— Тебе же нравится, — сказал Игнатьев.

— Денег ты не платишь.

— Я тебя охраняю.

— От кого?

— От всяких уродов и извращенцев, которые могут тебя на ремни порезать.

Кристина закрыла лицо руками. Потом посмотрела на Игнатьева одним глазом, сквозь растопыренные пальцы.

— Саш.

— Чего?

— Сделай вазэктомию.

— Это что за хреновина?

— Такая процедура. Ты не хочешь предохраняться. А я не хочу больше рожать. И аборты тоже не хочу делать. Последний раз было очень тяжело. Я чуть не умерла.

— Ладно, посмотрим, сделаю. Узнаю только, что это такое. Идём.

Он отвёл её в комнату, положил на кровать и взгромоздился сверху. Кристина не отвечала. Лежала, как мёртвая. Голова её слегка покачивалась. Она смотрела в одну точку. Игнатьеву было всё равно. Потом она вдруг заговорила.

— Я боюсь сойти с ума.

— Что? Что ты мелешь?

— Моя мать сошла с ума.

— Слушай, давай потом. Сожми лучше. Ты вся раздолбанная.

— Мне было двенадцать лет, — продолжала Кристина. — Мама родила братика. Потом братик умер в полгода. И мама свихнулась от горя. Она билась головой о стену. Била меня.

— Замолчи.

— Потом пошла на кладбище, выкопала тело и принесла домой. Это было ужасно.

— Заткнись, сука чокнутая!

— Её отправили в психушку. Меня в интернат. Отец нас бросил. Мне всё это снилось. И сейчас опять стало сниться. Я очень боюсь сойти с ума. Двух детей я сдала в детдом. Потом два аборта. Это какое-то проклятие.

Игнатьев заорал и спрыгнул с кровати. Стал бить кулаками в стены. Схватил Кристину за горло. Она не сопротивлялась. Смотрела на него пустыми глазами. Он разжал пальцы.

— Ты меня боишься? — спросил Игнатьев.

Кристина отвернулась и обхватила голову руками.

— Я так устала. Ничего не хочу.

— Ты уже сто раз это повторила. Устала — отдохни. Возьми пару выходных. Сходи в баню.

— Почему такая жизнь? — спросила Кристина. — За что? Кому я что сделала плохого?