Пёс

— Дед, ты чего пристал, а? Зачем лопата? Зачем кислота? Что это за вопросы ебучие?

Старик моргал, приоткрыв рот. Он был похож на богомола. Но не хищного, а трусливого и безобидного. Игнатьеву захотелось смять его мошонку и оставить тут корчиться на полу. Представив это, он почувствовал отвращение.

— Где касса? — спросил Игнатьев.

Старик мотнул головой.

— Не бойся, дед, доживай спокойно. Просто рот поменьше открывай, когда не просят.

— Хорошо, как скажете.

Расплатившись, Игнатьев вышел на улицу, кинул лопату в багажник машины и сел за руль. Набрал номер Бобровского. Абонент был недоступен. Он и не ждал, что тот ответит. Но решил попытаться.

— Ладно, гад, сам прибежишь, — сказал Игнатьев.

Ему понравилось, как это прозвучало.

17

Бобровский вернулся домой. Впереди был целый день. И другие дни. Он не знал, что делать. Поход в милицию был глупой, унизительной затеей. Но что оставалось? Стоило попробовать и это тоже. Вот, попробовал. И что получил? Что получил? Бобровский пошарил в карманах и достал листок, на котором Митин записал номер телефона. У этого борца оказался красивый каллиграфический почерк. У Бобровского почерк был корявый, как у троечника из средней образовательной школы. Он вспомнил, что есть ещё адрес, который дал Никита. Бобровский записал его в книжку, лежащую рядом с Настиным ноутбуком. Вот два варианта. Но очень сомнительные. Бобровский сунул листок в книжку. Потом включил ноутбук. Может, там есть ответы? Но там был нужен пароль. Бобровский попробовал день рождения Насти. Не получилось. Больше ему ничего в голову не пришло. Он выключил ноутбук и выглянул в окно. Побитая машина стояла на своём месте. Кто-то написал на капоте неприличное слово краской из баллончика.

Стало жарко. Бобровский разделся до трусов. Снял с кровати помятую простыню и попытался разорвать. Не вышло. Он принёс с кухни филейный нож и распорол простыню на длинные узкие лоскуты. Получилась целая куча цветастых ленточек. Бобровский включил телевизор, сел на пол и начал плести. По телевизору показывали политическое ток-шоу. Дело там дошло до драки. Ведущий пытался пнуть ботинком какого-то венгра и кричал:

— Закрой рот, мадьяр! Заткни пасть! Забыл сорок пятый? Можем повторить!

Бобровский сплёл удавку, подёргал, получилось прочно. Потом сделал петлю. Он решил, что повесится в комнате. Вместо потолочной лампы. Там прочный крюк, он выдержит. Нужно было только снять плафон. Бобровский залез на табурет, заглянул под чашку, закрывавшую крюк: всё замотано проводами. Бобровский не разбирался в электропроводке. Хотя и работал на стройке лет пятнадцать назад. Он был чернорабочим, таскал тяжести, клал кирпичи, месил цемент. Электропроводкой занимались люди более высокого ранга.

Бобровский сунул пальцы под чашку и попытался выдернуть провода. Ничего не получилось. По спине потекли ручейки пота, жирные и горячие, как растительное масло. Он отыскал нож, запихал лезвие в сплетение проводов и попробовал пилить. «Отрежу их на хрен», — подумал Бобровский, ковыряя.

В этот момент его тряхануло. Показалось, что волосы на голове встали дыбом. Бобровский слетел с табуретки и повалился на кровать. Рука пульсировала от боли. Он пошевелил пальцами. На секунду показалось, что кончики пальцев светятся голубым сиянием. Сердце долбило как пулемёт. Но вскоре вернулось в привычный ритм. Немного полежав, Бобровский пошёл на кухню. Рука немного болела. Он надел на шею петлю, вскарабкался на стол, отодвинул занавеску и привязал конец удавки к карнизу. С улицы, наверно, будет видно. Да плевать. Как-то по телевизору показывали сюжет об одной актрисе, которая надела петлю на шею и выбросилась в окно. Потом висела весь день на фасаде дома. А соседи с нижнего этажа, должно быть, вволю насмотрелись на её мёртвые ноги.